Робеспьер. В поисках истины

— Если вашей милости угодно, я вас хоть сейчас могу туда провести, — с живостью предложила она. — Теперь самое удобное время. Пан Товий внизу помогает людям графа прислуживать. К ним сегодня понаехало гостей больше, чем ожидали. А у фрейлейн Лины голова болит, она заперлась в своей комнате и приказала себя не беспокоить до тех пор, пока ваша милость не позвонит; теперь самое удобное время, — повторила Минна.

Правда. К чему медлить! Клавдия и без того слишком долго медлила обратиться к Тому, Который Один может спасти от всякого зла.

Ей вспомнились слова отца: «Никому и ни за что не уступай твоего Бога», — и она, не раздумывая больше, стремительно сорвалась с места.

Она одна, всеми покинута, в полной зависимости от человека, который против неё замышляет что-то загадочное, погибель её души, может быть! И в ту самую минуту, когда она всего яснее сознает беспомощность, благодетельная рука растворяет перед нею дверь ко спасению, таинственный голос, отвечая смутному душевному стремлению, зовёт её к Богу, — не грех ли медлить и колебаться?

— Пойдём, — повторила она, следуя за своей спутницей по узкой винтообразной лестнице наверх, где под крышей были комнаты для прислуги.

Для большей предосторожности они шли без свечки, ощупью и крепко держась за руки. Наконец Минна ввела её в каморку, залитую лунным светом, проникающим сюда беспрепятственно через незавешанное окно, и, указывая на маленькую дверь у самого этого окна, шёпотом вымолвила:

— Вот здесь. Если вашей милости угодно отдохнуть...

Но Клавдия, нетерпеливым движением отстранив стул, который ей почтительно подставляли, объявила, что она не устала и желает скорее идти туда, где её ждут.

Минна поспешила растворить дверь, и, следуя за нею, Клавдия очутилась в тёмном проходе, где слышно было пение, сначала отдалённое, а потом, с каждым шагом вперёд, всё громче и явственнее. В конце этого коридора, очень длинного и с таким низким потолком, что стоило ей только поднять руку, чтоб дотронуться до него, они дошли до лестницы, по которой спустились в обширную полутёмную залу с чем-то вроде алтаря в глубине, как в церкви.

Тут какие-то люди, мужчины и женщины, в длинных тёмных плащах, первые с непокрытыми головами, а вторые, повязанные белыми платками, пели хором и с таким страстным увлечением, что никто из них не оглянулся, когда дверь скрипнула, растворяясь перед новыми посетительницами.

Протяжный и величественный напев, прерываемый по временам восторженными возгласами, показался знакомым Клавдии и напомнил ей родину. Слёзы умиления брызнули из её глаз, и она, как подкошенная, упала на колени.

И на это никто не обратил внимания. Однако, когда плач её стал переходить в рыдания, от толпы поющих отделилась женщина, величественной, медленной походкой подошла к ней, опустилась рядом с нею на колени и, нежно её обняв, прошептала ей на ухо:

— Молись, ищи помощи у Него.

И у Клавдии под пристальным и властным взглядом этой женщины стало вдруг мирно и хорошо на сердце, так же хорошо, как тогда, когда она засыпала в своей колыбельке под монотонное баюшки-баю доброй няни Григорьевны.

Что произошло потом — этого она сказать не могла. В сладком забытьи, навеянном на неё взглядом таинственной незнакомки, душа её поднималась всё выше и выше над землёй и казалось ей, что она слышит голоса ангелов, восхваляющих славу Божию в небесных пространствах.

И сколько времени это продолжалось, Клавдия не помнила, но, должно быть, долго, потому что, очнувшись, она увидела себя со своей покровительницей вдвоём в молельне. Из толпы женщин и мужчин, молившихся здесь, когда она вошла, не осталось ни души.

— Мы были одни перед алтарём, освещённым восковой свечой. Кругом царили мрак и тишина. Она смотрела на меня своими чудными глазами... О эти глаза! Никогда я их не забуду! Она была ко мне очень милостива, утешала меня словами из Святого писания, повторяла, что Господь меня не оставит, что все несчастные и покинутые — Его дети, и называла меня сестрой по духу. «Ты с нами молилась и теперь ты наша, — сказала она, между прочим, но к этому она прибавила, что здесь, в этом городе, мы больше не увидимся. — Сам Господь сегодня тебя к нам привёл на наше последнее собрание. Сейчас я должна бежать из этой страны. Мне грозит неволя, может быть, и смерть. Полиции уже дано приказание меня арестовать, и с рассветом она явится в наше убежище. Общество наше распадётся. Как сказано в Писании: «Поражу пастыря, и разбредутся овцы». Но ты не сокрушайся, не для того Господь нас свёл, чтоб разлучить навеки, мы ещё увидимся на этой земле»...

Клавдия плакала и, целуя руки загадочного существа, умоляла не покидать её и взять с собой. Но желания её не исполнили.

А Минне, вероятно, дозволено было последовать за пророчицей. Клавдия не видела её больше после того как, встретив её у дверей молельни, она молча довела её прежним путём до спальни.

Начинало светать, и Клавдия с ужасом себя спрашивала: успеет ли пророчица спастись бегством от преследования?