Робеспьер. В поисках истины

Прошло около двух лет. За это время граф навестил её два раза и, по-видимому, для того только, чтобы собственными глазами убедиться в её успехах. Он внимательно просматривал её тетради, рисунки, рукоделие, заставлял её петь и играть на клавесине и на арфе, прислушивался к каждому её слову и, убедившись, что она приобретает навык к приятному обращению и светским разговорам, не утрачивая ни своей милой простоты, ни достоинства молодой женщины хорошей фамилии, выражал ей своё удовольствие богатыми подарками и цветистыми комплиментами.

Должно быть, он одаривал и её учительниц, потому что в монастыре ожидали с нетерпением его посещений и радовались им, превознося его любезность и щедрость.

Супруге его завидовали.

— На такого кавалера, как граф Паланецкий, не жаль трёх молодых щёголей променять, настоящий вельможа, — говорили племянницы игуменьи.

Что же касается Клавдии, ей было жутко в его присутствии, и смутные опасения, одно другого ужаснее, приходили ей на ум, но после его отъезда она мало-помалу успокаивалась. В шестнадцать лет трудно жить одними мрачными предчувствиями, даже и в угрюмой обстановке, а среди мирной жизни, с приветливыми людьми, в чудной, живописной местности и мягком климате нельзя было не отдохнуть душой, нельзя было постоянно помнить о неприятных событиях, предшествовавших её приезду сюда, и сокрушаться мыслями о будущем. Молодость брала своё. Клавдия начинала даже забывать про странную встречу с таинственной женщиной, назвавшей её сестрой, как вдруг в одно прекрасное утро за обедней она услышала голос, от которого у неё сердце забилось и дух перехватило от волнения.

Точно невидимой рукой перебросило её из настоящего на два года назад, в ту комнату с белыми голыми стенами и со сверкавшим огнями алтарём, где под звуки родного напева она лишилась сознания, чтоб очнуться в объятиях названой сестры.

Это она поёт! Как она сюда попала? Известно ли ей, что Клавдия здесь? И как ей дать об этом знать, если она этого ещё не подозревает?

Вопросы эти всю обедню не давали ей ни на секунду сосредоточиться в молитве и, как ни повторяла она себе, что, сколько ни терзайся, всё равно до конца богослужения ничего не узнаешь, воображение её продолжало работать всё в том же направлении. Уж не для неё ли, не для того ли, чтоб спасти её от какой-нибудь опасности, явилось сюда это странное существо?

О как ей хотелось её видеть, послушать её, исповедаться ей!

Но до конца обедни нечего было об этом и мечтать. Не говоря уж о том, что пансионерки присутствовали при богослужениях на хорах, окружённые со всех сторон монахинями, и что оглядываться им было строго запрещено, высокий орган, задёрнутый зелёной тафтой, скрывался от публики в углублении стены. К нему вела потайная дверь, так что проникнуть туда можно было, не попадаясь никому на глаза.

Этим потайным ходом пользовались те проезжие артисты и артистки, которые в благодарность за гостеприимство, оказанное им обителью, предлагали пропеть обедню или вечерню.

Однако голос, заставивший затрепетать сердце Клавдии, заинтересовал и подруг её.

— Кто это сегодня за органом? Новенькую привезли? Откуда? Надолго ли?

На вопросы эти, которыми отрывистым шёпотом перекидывались украдкой пансионерки и молоденькие белицы, те, что стояли ближе к монастырскому начальству, в том числе и Антуанетта с Кларой, отвечали, что певица — близкая приятельница игуменьи, приехала сегодня ночью с горничной и лакеем и, должно быть, издалека. Но откуда и надолго ли — этого никто не знал. Прислуга её объясняется с посторонними знаками, как немая, а между собою говорит на непонятном языке.

Можно себе представить, с каким нетерпением ожидала Клавдия окончания службы.

Желанная минута наконец настала; обедня кончилась, орган смолк, молящиеся начали расходиться через среднюю большую дверь, растворенную для мирян обоего пола, а молодые затворницы в сопровождении надзирательниц спустились с хоров по тёмной винтовой лестнице в длинный коридор с кельями по сторонам, чтобы пройти в чинном порядке попарно в высокую со сводами комнату, служившую столовой для белиц и пансионерок.

Но некоторые из этих последних, в том числе графиня Паланецкая, кушали у себя, и благодаря этой привилегии Клавдия ещё с час времени оставалась в неизвестности насчёт приезжей. Знает ли она, что названая её сестра здесь? Найдёт ли она возможным с нею повидаться? О как жаждала Клавдия этого свидания!.. С замирающим сердцем прислушивалась она к шагам, раздававшимся по гулкому коридору, в трепетном ожидании, что вот сейчас дверь растворится и она увидит свою таинственную покровительницу.

Наконец прибежала одна из белиц, прислуживавших игуменье, и объявила, что настоятельница просит графиню к себе.

Клавдия поспешно поднялась с места и последовала за посланной. Но в молельне, куда её провели, кроме игуменьи никого не было.