Робеспьер. В поисках истины

— Мать он ничем не напоминает, — продолжала Софья Фёдоровна, не расслышав или притворяясь, что она не расслышала сорвавшегося с уст дочери слова. — Мне его очень жалко, так одинок...

— Это в свете-то он одинок, по-вашему? — резко возразила девушка. — В свете, для которого он создан и который существует только для таких, как он?! Полноте, маменька! Поберегите ваше сострадание для других. Истинно несчастных людей много! Мы нужны Фёдору Николаевичу только в данную минуту, на те несколько дней, что ему остаётся здесь прожить. Не успеет он отсюда отъехать на десять вёрст, как уж забудет про нас, — проговорила она с лихорадочной поспешностью, точно торопясь освободиться от душивших её мыслей.

— Никогда он тебя не забудет, потому что всем сердцем тебя полюбил. Так полюбил, как любят один только раз в жизни, — вскричала с волнением Софья Фёдоровна.

Магдалина вспыхнула.

— Вам это кажется, — вымолвила она дрогнувшим голосом.

— Нет, не кажется. Ты меня умнее, начитаннее и способнее ко всему, но я тебя опытнее. Я знаю, что такое любовь, а ты не знаешь. Я многого не могу понять, но в том, что касается сердца, у меня чутьё, которое никогда меня не обманывает. Он в свою семью уродился. Курлятьевы в любви верны. Когда Катенька полюбила Алёшку выездного, я сказала твоему отцу: кончена её жизнь, за другого не выйдет. Так и случилось. И сестра её тоже. Бочагов-то, с тех пор, как с ума по ней сходил, уж два раза успел жениться, детей куча, внуки, а Маша...

Она со вздохом смолкла, не кончив фразы. Магдалина тоже молчала, но сдвинутые брови и стиснутые губы выдавали глухую борьбу, происходившую в её душе.

— И ведь первое время он тебе нравился, — продолжала через минуту Софья Фёдоровна. — Я радовалась, благодарила Бога. Вспомни, как этого желал папенька! Налюбоваться я на вас не могла. И вдруг, точно что на тебя нашло, ты стала избегать оставаться с ним вдвоём, злобно относиться к каждому его слову и движению, тяготиться его присутствием... Что такое случилось? Почему такая перемена? Он всё тот же, с тою только разницей, что с каждым днём любит тебя всё больше и больше... Наговорил тебе, что ли, на него кто-нибудь? Так ты мне скажи, я и сама за дурного человека тебя не отдам... А если ты ничего про него не слышала, то чем же он мог тебе опротиветь?

— Перестаньте, маменька, меня мучить!

Слова эти болезненным стоном вырвались из груди девушки, и, закрыв лицо руками, она поспешно вышла из комнаты. С тяжёлым вздохом и полными слёз глазами смотрела ей вслед мать.

Чем она терзается? Чем её утешить? Как проникнуть в эту замкнутую душу, недоступную ни ласкам, ни просьбам, ни упрёкам? — спрашивала себя с тоской Софья Фёдоровна.