— Так комитет и хотел сделать, — отвечал Фуше, пожимая плечами, — но это невозможно.
— Почему?
— Потому что Леба увёз их из тюрьмы Ла-Бурб по приказу Робеспьера, — отвечал Фуше. — Бумага подписана Робеспьером.
— Где же они? — воскликнул юноша вне себя от ужаса.
— В консьержери. А через двадцать четыре часа им объявят приговор.
— Изверг, изверг! — произнёс Оливье и прибавил: — Но комитет всемогущ. Освободите их, умоляю вас.
— Какой вы простак! — отвечал Фуше. — Вы думаете, что мы всемогущи, а нам надо самим спасать свои головы. По всей вероятности мы завтра встретимся с вашей матерью и невестой на эшафоте.
— Боже мой, Боже мой! — воскликнул Оливье вне себя от отчаяния. — Неужели никто не убьёт этого дикого зверя?
— Но кто же решится быть убийцей? — заметил Фуше.
— Разве убийца тот, кто убивает бешеную собаку? — воскликнул Оливье, выходя из себя. — А если народного мстителя растерзают на куски, так что же? Он отомстит за себя и спасёт тысячи жертв.
— Конечно! — отвечал Фуше. — Это единственное средство спасти вашу мать.
— Но не надейтесь, молодой человек, такой герой не найдётся, — заметил Вадье.
— Патриоты вроде Брута давно исчезли со света, — прибавил Омар.
— Не надо многих, а один найдётся! — дико воскликнул Оливье и прибавил: — А где выход отсюда?
Вадье указал ему выход.
— Благодарю вас, граждане! До свидания!
Члены комитета общественной безопасности молча взглянули друг на друга.
— Убьёт ли он Робеспьера? — произнёс Вадье.
— Может быть, — отвечал Омар.
— Однако идёмте кричать! — сказал Фуше.
И они всё бросились бегом к залу конвента.
Заняв своё место в зале заседаний, Фуше с любопытством оглянулся. Коло д’Эрбуа занимал председательское место. На трибуне стоял Сен-Жюст, а под нею прямо против бюста Брута виднелся Робеспьер, который как будто охранял трибуну, как верный часовой.
— Он одет, как в день праздника Верховного Существа, — шепнул иронически Фуше своему соседу.
Действительно, на Робеспьере был синий фрак, белый шёлковый вышитый жилет, короткие брюки, белые чулки и башмаки. Он не забыл также парик и пудру. Странное зрелище представляла эта фигура, изящно одетая по старой моде среди полутора тысяч депутатов и слушателей, заполнявших зал. Духота была так велика, что многие из присутствовавших расстёгивали сюртуки, жилеты и даже рубашки, обнажая грудь, а на галереях грубые представители партии sansculotte, сняв свои красные колпаки, повесили их на палки, которые они держали в руках. Большинство слушателей состояло из робеспьеристов обоего пола, которые забрались в зал с пяти часов утра и проводили время до открытия заседания довольно весело. Они пили, ели и пели песни.
Появление Робеспьера ровно в 12 часов было встречено громкими рукоплесканиями публики, на что он отвечал любезными поклонами и улыбками.
— Я вам говорил, что мы одержим успех! — сказал он, обращаясь к сопровождавшему его Леба.
Он был так уверен в своей победе, что, выходя из дома, совершенно успокоил семью Дюплэ относительно результата заседаний.
— Поверьте мне, — прибавил он, — большая часть членов конвента — люди беспристрастные.
Но в самом начале заседания, когда Сен-Жюст взошёл на кафедру, обнаружилось, что его враги не дремали и подготовили могущественную демонстрацию, почему Робеспьер и выбрал место около трибуны, решившись предупредить всякую попытку помешать Сен-Жюсту произнести свою речь. Он так же, как накануне Робеспьер, начал огульно обвинять Комитет общественной безопасности, не называя имён.
— Довольно общих слов, — крикнул Тальен, один из заговорщиков против Робеспьера, — называйте по именам!
Сен-Жюст пожал плечами и продолжал говорить. Но со всех сторон раздавались крики и поднимался такой шум и гам, что, несмотря на пламенные протесты Робеспьера, оратор не мог кончить своей речи. План Фуше вполне удался.
Тогда Бильо-Варрен просит слова и ловко пробирается на трибуну при рукоплесканиях своих друзей.
Робеспьер кричит, машет руками, но его голос заглушается криками:
— Дайте говорить Бильо-Варрену! Дайте говорить Бильо-Варрену!
Коло д’Эрбуа звонит изо всей силы в председательский колокольчик и тем увеличивает общую сумятицу.
— Не слушайте Бильо-Варрена! — продолжает восклицать Робеспьер. — Его слова — ложь!
— К порядку! К порядку! — раздаётся со всех сторон. — Робеспьер не на трибуне! На трибуне Бильо-Варрен! Пусть он говорит! Пусть он говорит!
Робеспьер презрительно пожимает плечами и возвращается на место.
Мало-помалу водворяется тишина, и Бильо-Варрен начинает говорить:
— Я вчера был в Якобинском клубе. Весь зал был полон людей, приведённых для того, чтобы оскорблять депутатов и клеветать на Комитет общественной безопасности, который день и ночь заботится о том, чтобы у народа был хлеб, а у армии — оружие для того, чтобы одержать победу.
— Хорошо, хорошо! — слышится чей-то голос, и раздаются громкие рукоплескания.
— Я вижу, — продолжает оратор, указывая на ту часть зала, которая носила название Горы, — вот там сидит один из негодяев, который меня оскорбил вчера. Да, да, это он!
Друзья Бильо снова поднимают колоссальный шум, среди которого слышатся крики: