Робеспьер. В поисках истины

Вернувшись в Париж, Куланжон разыскал вдову Вогран, и она тотчас рассказала ему, что этот молодой человек был безумец, оскорбивший Робеспьера на празднике в честь Верховного Существа и заключённый потом в тюрьму Ла-Форс.

Комитет общественной безопасности узнал об этом после заседания восьмого термидора и пришёл в восторг.

— Мы сейчас потребуем в комитет всех трёх арестантов и сами допросим их, — произнёс торжествующим тоном Бильо-Варрен.

Действительно, Куланжон получил два соответствующих приказа в тюрьмы Ла-Бурб и Ла-Форс. Прежде всего он отправился за Оливье и перевёз его в Тюильри, где запер в маленькой комнате над комитетским залом под надзором жандарма. Но в Ла-Бурб опоздал: Леба уже освободил обеих женщин по приказанию Робеспьера.

Вернувшись в комитет и не найдя там Бильо-Варрена, Куланжон написал ему о всех подробностях дела.

— У нас остаётся из трёх свидетелей только один, — воскликнул Бильо, явившись с Коло д’Эрбуа после заседания в Якобинском клубе и прочитав записку. — Впрочем, это самый главный. В наших руках человек, оскорбивший изменника. Необходимо тотчас подвергнуть его допросу. Это будет забавно.

По дороге в комнату, где содержался Оливье, он встретил Робеспьера, и между ними произошла бурная сцена, а затем он произвёл допрос арестованного юноши.

Оливье не знал ничего о заговоре. Может быть, Робеспьер виделся с англичанином в лесу, но он, Оливье, ушёл тотчас после встречи с англичанином.

— Вы говорили с ним?

— С кем?

— С Воганом?

— Да, я обменялся с ним несколькими словами.

— Так вы его знаете?

— Моя мать его знает. Он старый друг её и отца.

— Так она знала, зачем он явился в Монморансский лес?

— Нет, она случайно встретилась с ним. Он сбился с дороги и...

— Вы ничего не знаете о том, что произошло после вашего ухода?

— Ничего, кроме ареста моей матери и невесты по гнусному приказу Робеспьера.

Бильо-Варрен был очень разочарован допросом Оливье и даже сомневался, говорил ли тот правду.

— Впрочем, юноша, может быть, и одумается до утра, — говорил он себе, спускаясь по лестнице, — я завтра вторично его допрошу, и, может быть, он тогда откроет всю правду. Однако он кажется чистосердечным.

Размышляя таким образом, он отворил дверь в зал заседаний, но остановился на пороге в изумлении. Ему представилась такая бурная сцена, что он немедленно забыл Оливье.

Этот зал принадлежал к частным апартаментам короля и представлял смесь богатства и изящества, с одной стороны, и грубой вульгарности — с другой. Красовавшиеся некогда над пятью дверями, из которых две выходили в длинный коридор, королевские короны были сорваны. Стены и двери были покрыты печатными декретами конвента и различными произведениями революционной литературы на трёхцветной бумаге. Всё это представляло поразительный контраст в белом золочёном зале в стиле Людовика XV с изящными лепными карнизами и расписным потолком, на котором резвились нимфы и купидоны среди гирлянд цветов. Ещё более резкий контраст обнаруживался в мебели. Рядом с золочёными креслами, дорогая обивка которых висела лохмотьями, стояли простые деревянные стулья с расшатавшимися ножками. В одном углу зала виднелся большой стол с различными кушаньями и бутылками вина.

В ту минуту, когда Бильо-Варрен остановился на пороге, Коло д’Эрбуа, окружённый Барером, Карно, Приером и Эли Лакостом, гневно объяснялся с Сен-Жюстом. Друг Робеспьера сидел за столом и писал речь, которую он должен был произнести на следующее утро в конвенте. Он спокойно, презрительно отвечал на сыпавшиеся на него оскорбления и выводил из себя своих противников ироническими вопросами о заседании Якобинского клуба.

— Вы просто изменник, — кричал Коло, — вы, вероятно, пишете обвинительный акт против нас.

— Вы изменник и клятвопреступник! — прибавил Эли Лакост. — Вы с Робеспьером и Кутоном — триумвират лжи и предательства.

Сен-Жюст, не теряя своего самообладания, положил перо и хладнокровно предложил прочесть свою речь.

— Мы не хотим вас слушать, — воскликнул Барер, — мы не боимся вас и ваших сообщников: вы мальчишка, Кутон, несчастный калека, а Робеспьер...

В эту минуту Бареру подали письмо, он прочитал его, и лицо его приняло беспокойное выражение. Он знаком предложил своим товарищам выйти в коридор под предлогом не мешать Сен-Жюсту.

Освободившись от присутствия врага, Барер объяснил своим друзьям, что это письмо было от Лекуэндра, извещавшего, что войска Коммуны нападут утром на комитет, и предлагавшего свой батальон для защиты комитета.

— Что я вам говорил! — воскликнул Эли Лакост. — Надо тотчас арестовать вождей Коммуны, а также Робеспьера и его двух сообщников.

— А начать с Сен-Жюста с его речью! — прибавил Коло.

— Здесь только что был Робеспьер, — сказал Бильо-Варрен, присоединившийся к своим товарищам. — Он непременно хотел узнать, куда делся арестант из тюрьмы Ла-Форс. Мы с Коло отвечали, что не обязаны давать отчёта в действиях комитета, а он гневно закричал: «Вы хотите борьбы? Будет вам борьба!» Вы видите, нас предупредил сам Неподкупный.

— Но мы его уничтожим благодаря его заговору с англичанином. У нас довольно свидетелей.