Робинзоны Вселенной

— Ну и времечко ты, однако, выбрала, — с неожиданным раздражением воскликнул Авери. — Двигай ногами, черт тебя подери! Или, по крайней мере, дай мне тебя нести. Завтра я стану весь из себя культурный и цивилизованный, но сегодня извини! Сегодня вопрос только в том, мы их, или они нас.

Тогда она согласилась, чтобы он ее нес. Но плакать она не перестала. Наконец, он опустил ее на землю.

— Ну, в чем дело? — грубовато спросил он. — Черт возьми, у тебя что–то болит?

— Милый, — простонала она. — Со мной все в порядке. Я не ранена. У меня ничего не болит. Мне так хотелось тебе рассказать… но не так… как странно, и… — она разрыдалась.

— Любимая, в чем дело, — голое Авери дышал нежностью. — Мы почти в безопасности. Если хочешь, мы даже можем здесь и остаться на ночь. Мне почему–то кажется, что они не станут нас преследовать этой ночью, у них и так полон рот забот…

— Милый, — сказала Барбара. — Дело в том, что я беременна. И очень боюсь за ребенка… — она содрогнулась. — Я чувствую себя как–то не так… Словно что–то произошло.

Он крепко обнял ее за плечи. Он обнимал ее и шептал на ухо нежные, бессмысленные слова.

— Не бойся, любовь моя, — прошептал он наконец, хотя ему самому тоже было страшно. — Мы отдохнем здесь, а как только рассветет, я отнесу тебя домой.

Слово «дом» уже не резало им слух. Дом — это место любви и безопасности, уголок комфорта, знакомых запахов и повседневных забот, превратившихся в традиции. Дом — это Лагерь Два. Это Том и Мэри. Дом — это понятие, смысл которого он постиг только на далекой–далекой планете, во многих световых годах от Земли.

Этой ночью они не спали. Авери рассказал Барбаре, как Том вернулся в лагерь, и как он вытащил у Тома из плеча копье. Затем, чтобы хоть немного отрешиться от земных проблем, они разглядывали звезды — теперь уже родные и близкие. Они делили их на созвездия, а потом играли, придумывая им названия… А еще они думали об их ребенке, и молились, чтобы им не пришлось его потерять…

О чем только они не говорили в ту ночь, обо всем, кроме золотых людей. С первыми лучами солнца они побрели в сторону Лагеря Два.

Ощущение беспокойства в животе у Барбары мало–помалу прошло, она сразу стала значительно веселее. Но когда она вдруг заметила нарисованные на ее теле странные символы, ей стало плохо до рвоты.

24

До Лагеря Два они добрались только к полудню. Авери отдал Барбаре свою испачканную грязью рубашку. В путь они вышли еще до рассвета, но усталые, закоченевшие и эмоционально измотанные, они не могли идти быстро. Вместо того, чтобы двигаться прямо в лагерь, они направились к, морю. Барбаре до смерти хотелось умыться. И суть была даже не в том, чтобы смыть с себя голубые символы, «украшавшие» ее тело. Во всяком случае, не только в этом. Купание представлялось ей своего рода очищением после всего перенесенного ею в лагере золотых людей. Авери же испытывал чисто физическую потребность окунуться в море. Он весь (лицо, руки, ноги, тело, даже волосы) был покрыт коркой засохшей грязи. И все это неимоверно чесалось. У него слюнки текли при одной мысли о прохладной морской ванне.

Понемногу их настроение улучшилось Они даже начали подсмеиваться друг над другом. Теплый солнечный свет рассеял их усталость, словно тень. Вскоре они совсем пришли в себя и вновь могли радоваться полной приключений жизни.

Наконец они вытри к морю — золотому в лучах восходящего солнца. Не помня себя от радости, они ринулись в его воды, смывая с себя весь ужас прошедшей ночи.

Прошло довольно много времени, прежде чем Барбаре удалось смыть со своего тела синие символы — и то не до конца. Через несколько минут ее груди и живот стали красными, но все равно на натертой коже проступали голубые очертания.

Потом они пошли вдоль берега, предоставив солнцу и ветру высушить их. Затем Барбара вновь надела рубашку Авери, и они наконец–то направились в Лагерь.

А там их ожидал приятный сюрприз. Том из лежачего превратился (как он сам себя назвал) в ходячего и говорящего больного. Его организм, окрепший от физической нагрузки и здорового образа жизни, быстро оправился от полученного ранения. Год назад подобное свалило бы его с ног надолго. Но пока Том все равно оставался домоседом — у него все еще не было ни сил, ни решимости спуститься по лестнице.

Увидев Авери и Барбару, идущих по берегу, он радостно закричал, махая руками — что стоило ему нескольких неприятных минут. Мэри выбежала им навстречу. Двигалась она с некоторым трудом — сразу было видно, что она в положении. Они с Барбарой крепко обнялись, плача и смеясь одновременно, как это принято у женщин в подобных случаях. Авери с улыбкой наблюдал за ними. Том бессильно и нетерпеливо кипятился на вершине скалы.