Робким мечтам здесь не место. О смелости, воображении и становлении современного Израиля

Мне рассказали об одном особенно шокирующем моменте. Рабин проходил мимо Института Вингейта[205] в городе Нетании, расположенном между Хайфой и Тель-Авивом. Собравшаяся толпа начала выкрикивать отвратительные вещи, ругаться и вопить, даже плевать в премьер-министра. Рабин не изменил ни своего шага, ни выражения лица; он прошел мимо всего этого с высоко поднятой головой, демонстрируя убежденность и сосредоточенность человека, слишком занятого делами, чтобы поддаваться столь гнусным выходкам. В те мрачные дни он проявил необычайное мужество, отказавшись отступать, несмотря на цену, которую пришлось заплатить лично ему. В последующие месяцы я ни разу не видел, чтобы он отменил встречу или появление на публике, – он никогда не пасовал перед чужой ненавистью. Он просто продолжал работу.

Поскольку насилие у нас дома лишало мирный процесс поддержки, Рабин опасался, что выборы мы, скорее всего, проиграем. Понимая, что мы должны вернуть утраченный энтузиазм в отношении мира и приглушить сползание к войне, я предложил провести масштабный митинг, который покажет израильскому народу, что голоса за мир, хотя и заглушаются яростными выкриками со стороны оппозиции, не смолкли. Я действительно верил, что мирный митинг способен привлечь тех, кто боится высказаться, и породит энергию надежды, которая отзовется по всей стране. Это могло убедить людей вновь поверить в прекрасное будущее, к которому мы стремились.

Рабин был обеспокоен этой идеей.

– Шимон, а что, если это обернется провалом? – спросил он поздним вечером через несколько дней после того, как мы впервые обсудили такую возможность. – Что, если люди не придут?

– Они придут, – пообещал я.

Мы с Рабином прибыли на митинг 4 ноября 1995 г. и увидели картину, превосходящую наши самые смелые ожидания. Он был ошеломлен, встретив на площади Царей Израиля более ста тысяч человек, собравшихся ради мира.

– Это прекрасно, – сказал он, когда мы заняли свои места на балконе муниципалитета. Именно там нас настигло крещендо аплодисментов. В бассейне внизу на площади прыгали и плескались молодые израильтяне, они улыбались и танцевали – это было великолепным напоминанием о том, за что мы боролись: не за наше будущее, а за будущее для них.

Рабин оказался застигнут врасплох. Возможно, это был самый счастливый день его жизни. За столько десятилетий совместной работы я никогда не слышал, чтобы он пел. А тут он вдруг запел «Шир ля-шалом»[206] – «Песню мира» из сборника песен, который держал в руке. Даже на пике наших величайших достижений Рабин никогда не обнимал меня, а сейчас внезапно сделал это.

Когда время, отмеренное нам для мероприятия, подошло к концу, мы собрались уходить. Мы должны были спуститься все вместе, как вдруг к нам подошли сотрудники разведки. У них имелась достоверная информация о готовящемся на нас покушении, и в целях безопасности они хотели изменить наш маршрут. Разведка предполагала, что нападавший будет арабом, никто не мог вообразить убийцу-еврея. Когда мы были готовы ехать, они попросили нас выйти к машинам по отдельности. Не в первый раз слышали мы подобное предупреждение и привыкли сохранять спокойствие в таких обстоятельствах.

Наши охранники вернулись через несколько минут и сообщили, что машины готовы и ждут внизу. Они хотели, чтобы первым вышел я, а за мной Рабин. Прежде чем спуститься по лестнице, я подошел к Рабину. Он был счастлив, как ребенок. Я сказал, что должен уйти первым и с нетерпением жду завтрашнего разговора об этом триумфе. Он еще раз обнял меня.

– Спасибо, Шимон. Спасибо.

Я начал спускаться по ступенькам, вокруг эхом разносились радостные возгласы. Прежде чем сесть в машину, я оглянулся и увидел, как Рабин идет по лестнице примерно в ста футах позади меня. Мой охранник открыл дверцу, и, когда я наклонился, чтобы нырнуть на сиденье, услышал звук, который до сих пор будит меня по ночам годы спустя, – звук быстро следовавших один за другим трех выстрелов.

Я пытался выйти из машины.

– Что случилось? – крикнул я охраннику.

Но вместо ответа он втолкнул меня в машину и захлопнул дверь, а водитель резко рванул с места.

– Что случилось? – требовал я ответа от сотрудника службы безопасности, который вел машину. – Что случилось?

Мы молча доехали до штаб-квартиры израильского агентства безопасности[207], меня провели внутрь, игнорируя мои требования дать ответ.

– Где Рабин? – насел я, когда мы наконец оказались в здании. – Скажите мне, что случилось.

Тогда я услышал, что на его жизнь совершено покушение, что в него стреляли, что его доставили в больницу. Но насколько серьезны травмы, никто сказать не мог.

– Какая больница? – требовал я. – Я поеду туда прямо сейчас.

– Вы не можете ехать туда, – сказал один из сотрудников службы безопасности. – Ваша жизнь под угрозой. Мы не можем отпустить вас.

– Вы можете сколько угодно говорить об угрозах, – сказал я. – Но если не отвезете меня туда, я пойду пешком.