Робким мечтам здесь не место. О смелости, воображении и становлении современного Израиля

В 2016 г. исполняется двадцать лет с того момента, как я покинул пост премьер-министра. Когда я впервые занял эту должность после смерти Рабина, Израиль был более сплоченным, чем когда-либо на моей памяти, и не потому, что внезапно сложился консенсус по трудным и спорным вопросам, а потому, что потеря Рабина оказалась столь болезненным ударом. Страна скорбела, израильтяне сплотились и готовы были поддержать нового премьер-министра. Многие высшие руководители партии «Авода» убеждали меня назначить досрочные выборы. С их точки зрения, это была единственная возможность сохранить большинство в кнессете. До убийства Рабина все полагали, что лейбористы проиграют следующие выборы из-за волны терактов. Но теперь, в момент национального единства, меня уверяли, что мы одержим легкую победу и останемся у власти.

Я понимал логику подобной аргументации. Она была ясной и убедительной. Но для меня это была не политическая, а моральная дилемма. Провести досрочные выборы ради победы означало, что нужно использовать пролитую кровь Рабина ради сохранения власти. Не существовало реальности, политической или иной, в которой я бы использовал его смерть таким образом.

Вместо этого я вернулся к делу мира, без Рабина, но с его духом в сердце. Второй этап переговоров с палестинцами еще не был завершен, а тем временем Ури Савир начал мирные переговоры (под моим руководством) с правительством Асада. Терроризм стал чудовищным препятствием на пути к миру, и потому я организовал международную конференцию в Шарм-эль-Шейхе, где мировые лидеры могли обсудить стратегии борьбы с этой угрозой. Для меня это было тяжкое время одиночества. Моя собственная партия была разочарована тем, что я не перенес выборы. Оппоненты ежедневно критиковали меня за миротворческую деятельность и требовали военных действий, которые уничтожили бы мирный процесс. ХАМАС и «Исламский джихад» все чаще организовывали атаки на израильских граждан. В начале 1996 г. в Израиле произошло пять страшных терактов, один за другим, каждый следующий ужаснее предыдущего.

Неделя, когда начались взрывы, была худшей в моей жизни. Я прибыл на место первого теракта в Иерусалиме, стоял перед изуродованным и обгоревшим автобусом, который несколькими часами ранее перевозил обычных людей по городскому маршруту № 18. Он выглядел как туша убитого зверя, покрытая стеклом, копотью и кровью. Я был слишком потрясен жуткой картиной, чтобы услышать, как собравшиеся освистывают меня. «Перес – убийца!» – крикнул кто-то. «Перес следующий!» – закричал другой. Я сказал Арафату, что терроризм душит перспективы мира, а тот заявил, что не в силах его остановить.

– Думаю, вы не понимаете, что поставлено на карту. Если вы не объедините свой народ под единой властью, – предупредил я, – у палестинцев никогда не будет государства.

Теракты продолжались: смертник в Ашкелоне, еще один во время Пурима в Тель-Авиве… Я приходил на каждое место, несмотря на возражения моей команды и службы безопасности. Я чувствовал, что обязан как премьер-министр быть там во имя тех, кто погиб и ранен, и во имя моей страны, которую мир должен был рассматривать как очаг стабильности и надежности, каким она всегда и была. Но когда я стоял там, в Тель-Авиве, столько лет служившем мне домом, и видел его улицы, сожженные и обагренные кровью в праздничный день, я понял, что, несмотря на мои надежды, условия для мира в краткосрочной перспективе становились все менее реалистичными. В мае того же года состоялись выборы, победу одержал Биньямин Нетаньяху – это стало для меня глубоко болезненным поражением. Он выиграл с перевесом менее тридцати тысяч голосов при почти трех миллионах проголосовавших, но этого хватило, чтобы к власти пришла партия «Ликуд» и глава, которую мы писали вместе с Рабином, была закончена.