Род Рагху

63—66. И рассказывают, что пылающий столп света воздвигся внезапно впереди войска. Не сразу, но увидели воины, протирая в изумлении глаза, что он принял человеческий образ. Со священным брахманским шнуром, унаследованным от отца, с луком в руках, говорящим о кшатрийской мощи, материнском наследии, казалось, он являл собою единение луны с жарким солнцем, подобный сандаловому дереву, обвитому змеей с раздвоенным языком. Это был тот, кто, повинуясь воле отца, в гневе утратившего самообладание, одолел в себе любовь, отрубив голову устрашенной матери, а затем и земным царям. Из правого уха его свисали четки из ягод красноглазки, числом двадцать одна — столько раз истреблял он кшатриев на земле.

67—68. Царь, юными сыновьями сопровождаемый, растерялся от этой встречи с Бхаргавой. Ведомо ему было, что тот дал обет истребить род царей в отмщение за убиение своего отца. Имя Рамы, которое носили и сын его, и этот страшный враг, и дорого было его сердцу и приводило в трепет, как радует или страшит драгоценный камень, видишь ли его в своем ожерелье или на голове змея.

69—70. Не обращая внимания на царя, восклицавшего: «Добро, добро пожаловать!» — тот обратил свой ужасный взор на старшего брата Бхараты — глаза его, казалось, метали пламя — то было пламя его ненависти к кшатриям. Сжав лук в руке и между пальцев пропустив стрелу, он обратился, жаждущий боя, к Рагхаве, который бесстрашно стоял перед ним:

71—78. «Весь род кшатриев, причинивший мне зло, ненавистен мне. Многократно его низвергнув, обрел я наконец мир. Но молва о подвигах твоих воспрять заставила меня, словно спящего змея, потревоженного палкой. Говорят, что ты сломал лук царя Митхилы, который до тех пор не в силах был согнуть ни один царь. Когда я услышал об этом, показалось мне, словно ты сломал мою славу героя. До сей поры только меня знали в мире под именем Рамы. Позор мне, если теперь своим восхождением к славе ты дашь этому имени другой смысл. Я, против чьего оружия не устоит и гора Краунча[333], знаю двоих врагов, равно ненавистных, — то царь хайхаев, похитивший теленка нашей священной коровы, и ты, грозящий похитить мою славу. Потому, пока я не победил тебя, нет мне отрады в моей отваге, несмотря на истребление кшатриев, — величие огня тогда истинно, если может он пылать в океане, не только в дровах. Знай, что лук Владыки, сломанный тобою, лишен был силы властью Хари; когда корни дерева, стоящего на берегу, подмыты рекою, легкого ветерка достаточно, чтобы повалить его. Вот, надень тетиву на этот мой лук и, наложив стрелу, попробуй натянуть его. Если хоть это тебе удастся, я буду считать, что побежден тобою, раз равна сила рук наших. Но если тебе не хватает храбрости, если страшит тебя сверкающее лезвие моего боевого топора, сложи руки в ладони, моля о пощаде и защите, — значит, пальцы на тех руках напрасно натерты тетивою».

79—80. Когда Бхаргава, грозный обликом, произнес эти слова, ничего не сказал ему в ответ Рагхава, только взял, слегка улыбнувшись, его лук. С этим луком в руках, уже принадлежавшим ему в одном из прошлых рождений, он, поистине, чаровал взоры — прекрасно облако в небе и когда оно одно, но насколько прекрасней украшенное луком царя богов!

81—83. Когда же могучий воитель, поставив лук нижним концом на землю, натянул его, — побледнел враг царей; так дымом заволакивает гаснущий огонь. Люди взирали на них, сошедшихся лицом к лицу, — величие одного возрастало, меж тем как рушилась слава другого, словно то встретились ввечеру луна и солнце. Рагхава, подобный сыну Шивы[334]

, видя, что поколебалось мужество Бхаргавы, преисполнился состраданием к нему, но, полагая, что не должна пропасть стрела, наложенная на тетиву, молвил так:

84. «Хотя ты напал на меня, не хочу я разить тебя жестокосердно, ведь ты — брахман. Скажи, остановить ли мне тебя здесь этой стрелою или же лишить того царства, которое обрел ты обрядами?»

85—87. Мудрец отвечал ему: «Не думай, что не узнал я в тебе истинный образ Первозданного Духа. Но я нарочно решил тебя разгневать, чтобы увидеть, как ты явишь воплотившееся на земле могущество Вишну. Для меня, испепелившего врагов моего отца, но отдавшего достойным власть над опоясанной морями землею, даже поражение от тебя —Верховного Владыки — есть благо. Потому, о лучший из мудрых, пощади меня, чтобы мог я уйти к святым местам, к которым стремлюсь. А если не будет мне пути на небо, это не огорчит меня, от всех наслаждений отрешившегося».

88—89. На это молвил Рагхава: «Да будет так!» И, обратившись лицом к востоку[335], он пустил стрелу, которая для Бхаргавы стала неодолимой преградой на пути в небесное царство, несмотря на добрые его дела. Затем Рагхава коснулся стоп великого подвижника и просил его о прощении — смирение перед побежденным врагом лишь умножает славу могучего.