Род волка

— Ты прав, — сказал Горностай. — Но прошли подготовку не все.

— Хотите, я угадаю, кто ее не прошел? — спросил Семен и посмотрел на Художника.

— Да, — проследил за его взглядом Кижуч. — Но что ты хочешь этим сказать?

— В этом возрасте они многое могут, но они еще дети и не понимают этого. Каждому хочется быть в стае, быть как все. И такую возможность вы им даете. Будущих Художников они убивают в себе сами.

— Не знаю, не знаю, — покачал головой Медведь. — Сколько мальчишек подготовил и не заметил, чтобы кто-то что-то в себе убил. Если костер разгорелся, если уже есть угольки, то ветер ему не страшен — только лучше гореть будет.

— Может быть, я ошибаюсь, — чуть сдал назад Семен. — Я не истины вам вещаю, а мнение свое высказываю. Взгляни, мастер!

Из длинного кармана на рубахе, предназначенного для арбалетного болта, Семен вытянул кость и передал Художнику. Тот принял.

Вообще-то, Семен совсем не был уверен, что изделие юного костореза имеет художественную ценность. Уподобиться тому революционному матросику, который в старом фильме передает профессору спасенную штампованную статуэтку, ему совсем не хотелось. Но с другой стороны, вдруг это спасет жизнь мальчишки? Семен его, правда, не знает, но, раз у него есть возможность, попытаться он ДОЛЖЕН. Должен кому и почему, Семен не задумывался.

Дело в том, что на другой день после стычки с хьюггами Семена занесло на смотровую площадку — днем он на ней еще ни разу не был. С краю, между камней, он подобрал обломок кости. Что за кость и какому животному принадлежит, он определить не смог, да и не пытался. Один ее конец, который, вероятно, был более массивным и чуть отогнутым в сторону, представлял собой... скульптуру коня. И не просто коня, а коня, распластавшегося в мощном прыжке: шея вытянута, передние ноги согнуты и прижаты к корпусу, задние прямые отведены далеко назад и переходят в массив остальной кости. Семен никогда не видел вблизи, как прыгают лошади, но, рассматривая двадцатисантиметровую фигурку, почему-то сразу поверил, что это они делают именно так. На вопрос, откуда тут взялась эта штука, парнишка-дозорный охотно пояснил, что это работа того самого парня, который проспал появление хьюггов, а потом сбежал в степь. Его не раз предупреждали, чтобы он не занимался на посту своими глупостями. Но он, видно, не удержался, увлекся и вот...

Старик не крутил кость перед глазами — просто держал и смотрел. Долго. Потом произнес только одно слово:

— Кто?

Присутствующие молча переглянулись.

— Головастик, — ответил Семен и подумал: «Всё, теперь эта проблема — не моя».

— Закон Жизни и ее Смысл, — сказал Кижуч. — Нам этого не потянуть.

— Большой Совет Лоуринов? — не то спросил, не то предложил Горностай.

— Как будто вы не знаете, ЧТО может решить Совет! — возмутился Медведь. — Парня оставят, а нас заставят переселиться в степь!

— Простите меня, старейшины, — встрял с репликой Семен. — Может быть, Головастик уже мертв. Тогда и обсуждать нечего.

— Найдите его, — сказал Художник.

— Найдешь его, как же, — буркнул Кижуч. — Перепугается и в заросли забьется — ищи его там. Ждать надо, пока сам вернется.

— Я бы на его месте не вернулся, — сказал Медведь. — Лег бы под куст и лежал, пока не помру.

— Попробую найти, — сказал Бизон и поднялся. — Стемнеет еще не скоро.

Старейшины переглянулись.

— Попробуй, — выразил общее мнение Горностай. — Людей с собой позови. Только не обещай ему, что в живых останется. Еще крепко подумать надо.

Бизон ушел, и старейшины долго молчали. У Семена накопилась огромная куча вопросов, но он решил плюнуть на нее и молчать вместе со всеми.

Наконец жрец вздохнул и посмотрел на Кижуча. Тот слегка встряхнулся:

— Ну, ладно. Эдак мы до главной темы и к утру не доберемся. — Он, в свою очередь, выразительно посмотрел на горшок с самогоном. — После твоего появления, Семхон, жить стало гораздо веселее — проблемы плодятся, как мыши. Художник говорит, что ты близ Высшего Уровня посвящения. Но без Низшего. Если бы это сказал кто-нибудь другой, мы бы долго смеялись.

— Чего тут голову ломать? — обратился ко всем Медведь. — Пусть говорит, а мы будем слушать. Нельзя же стрелять, не видя мишени! Что толку думать над тем, чего мы не знаем, а?

Старейшины кивнули, Художник согласно прикрыл веки.

— А что говорить? — поинтересовался слегка опешивший Семен. — И о чем?

— О жизни, — ответил Кижуч. — Всё, что знаешь. О Людях, пещерах и мирах. Самое главное.

Семен кивнул и ненадолго задумался, вороша свою память, как записную книжку. И начал: