Читаем Роддом. Сценарий. Серии 17-24 полностью

Панин не обращает внимания на гневную отповедь Беляева, спокойно обращается к Святогорскому:


ПАНИН

Аркадий Петрович, роженица Чекалина – в операционную. Иди…


Святогорский встаёт, уходит. Панин за ним, не присаживаясь.


БЕЛЯЕВ

Какая операционная?! Где заявка?!


Панин оборачивается от дверей, спокойно, даже доброжелательно:


ПАНИН

Игорь Анатольевич, не плановая. Ургентная.


Выходит. Осталась Палей, смотрит на Беляева насмешливо.


БЕЛЯЕВ

Марина Викторовна! Что у вас в отделении?!


ПАЛЕЙ

С утренней пятиминутки ничего не изменилось. Я пойду работать.


Встаёт. Выходит. Беляев один, с растерянным лицом. В кабинет заходит Мальцева «по гражданке».


МАЛЬЦЕВА

Привет, Беляев!


БЕЛЯЕВ

Здравствуй, Мальцева! Ты чего тут?


МАЛЬЦЕВА

Мне сделали предложение, от которого я не смогла отказаться…


Беляев всё ещё смотрит, не понимая. Мальцева кивает на стопку бумаг на его столе, иронично:


МАЛЬЦЕВА

Начмед по акушерству и гинекологии! … С приказами по больнице не знакомишься?


Беляев хватает стопку бумаг, лежащую на столе перед ним.


БЕЛЯЕВ

Не успел. Столько дел…


Пробегает первый же лист в стопке. Глаза округляются.


БЕЛЯЕВ

Что?! Это же МОЁ отделение!


МАЛЬЦЕВА

(насмешливо) Я говорила Куликовскому то же самое. Но он кричал: «Это МОЯ больница! Это МОЯ больница!»

18-22.ЗАЯВОЧНЫЕ ВИДЫ ГЛАВНОГО КОРПУСА.ДЕНЬ.

18-23.ИНТ. ГЛАВНЫЙ КОРПУС/ПАЛАТА ОРИТ. ДЕНЬ.

(ЗИЛЬБЕРМАН, КУЛИКОВСКИЙ, ЖЕНА ЗИЛЬБЕРМАНА, ЛИДВАЛЬ, РЕАНИМАТОЛОГ.)


Зильберман на функциональной кровати, подключенный к ИВЛ. Лидваль стоит у головного конца кровати, втихомолку промокнула глаза. Жена Зильбермана сидит на краешке постели, держит его за руку, спокойна. Реаниматолог стоит у аппарата ИВЛ, подчинён вердиктам главного врача. Куликовский – посреди палаты, – держит в руках ленту ЭЭГ, фактически кричит.


КУЛИКОВСКИЙ

Это моя больница! Здесь я решаю, кто когда умирает! Я созову ТАКОЙ консилиум!.. Не-е-т! Я не собираюсь констатировать смерть на основании дурацких бумажек!


С омерзением отшвыривает от себя ленту ЭЭГ – та падает на пол, на ней монотонные штриховые линии, без всплесков мозговой активности. Куликовский начинает расхаживать по палате. Лидваль с женой Зильбермана переглядываются. Жена ей взглядом-жестом: я уже пыталась, попробуй ты.


ЛИДВАЛЬ

Михаил Александрович, вы оспариваете очевидное…


КУЛИКОВСКИЙ

Ты вообще молчи! Она ему хоть жена! А ты кто?! Бросила роддом! Укатила в Питер. Родила на старости лет… Чего сюда явилась?!


Лидваль прощает ему, все знают его характер. Спокойно, ровно:


ЛИДВАЛЬ

Я приехала проститься с другом и учителем.


Куликовскому уже стало стыдно… Но он горяч. Останавливается, смотрит на Лидваль:


КУЛИКОВСКИЙ

Извини. … Но…


Оглядывает всех.


КУЛИКОВСКИЙ

Никаких заключений, пока в истории не будет записи из Бурденко! Что вы понимаете про мозг?!


Смотрит поочерёдно на Лидваль, на жену Зильбермана. Стучит себя кулаком по лбу:


КУЛИКОВСКИЙ

Чёртовы бабы! У вас же вместо мозга… одно место!


Выносится из палаты. Лидваль и жена Зильбермана переглядываются. Поневоле прыскают – нормальная реакция на стресс: «смеяться, когда нельзя». Реаниматолог не в своей тарелке.


РЕАНИМАТОЛОГ

Я пойду. У меня… ещё коматозник.


Выходит.

18-24.ИНТ. ГЛАВНЫЙ КОРПУС/ПАЛАТА ОРИТ. ДЕНЬ.

(САЗОНОВ, 1-Я ЖЕНА САЗОНОВА, АНЕСТЕЗИСТКА, РЕАНИМАТОЛОГ.)


Сазонов на кровати, на ИВЛ. Рядом с кроватью сидит 1-я жена – в более приличном, нежели в предыдущей серии, виде. Анестезистка за столом, деловито пишет. Заходит реаниматолог.


РЕАНИМАТОЛОГ

Почему посторонние в палате?


АНЕСТЕЗИСТКА

Сказала: жена.


У реаниматолога вид: какая, к чертям, жена?! Его жена рожает.


1-Я ЖЕНА САЗОНОВА

Бывшая жена.


РЕАНИМАТОЛОГ

Бывшая жена – посторонний человек. Иначе бы не была бывшей. Прошу на выход.


Его страсти в предыдущей палате достали, здесь он более жёсткий. 1-я жена поднимается, наклоняется к Сазонову, шепчет:


1-Я ЖЕНА САЗОНОВА

Умоляю, прости его! Приди в себя – и прости! Он – твой сын!


Идёт на выход. Реаниматолог ждёт, когда она выйдет. Демонстративно закрывает за ней дверь.


РЕАНИМАТОЛОГ

У одного – жена и любовницы! У этого – и вовсе жён несколько! Мы уже живём по законам шариата?!


Утирает лоб.


РЕАНИМАТОЛОГ

Я – перекусить. Пока не началось…

18-25.ИНТ. ГЛАВНЫЙ КОРПУС/БУФЕТ. ДЕНЬ.

(РАМИШ, СЫТИН, АЛИК, РЕАНИМАТОЛОГ, ПОСЕТИТЕЛИ, ПЕРСОНАЛ, БУФЕТЧИЦА.)


Заходит реаниматолог, идёт к очереди, перед ним, через несколько человек – Рамиш и Сытин. Забегает Алик, видит Сытина – к нему, бросая очереди:


АЛИК

Мне занимали!


Парни жмут руки, Рамиш кивает.

Уже за столиком, втроём: Рамиш, Сытин и Алик.


АЛИК

Ох, тебе Алинка задаст!


СЫТИН

Алик, она же мать!


АЛИК

А ты же? (выразительно глянув на Рамиш) Мужчина?


СЫТИН

Я тоже работаю!


АЛИК

За няню платит она!


РАМИШ

Мальчики! Не ссорьтесь!


АЛИК

Мы, Яна Владимировна, не мальчики. Он – муж моей сестры. Я – брат его жены. И не просто брат! – близнец! Всё, что я вижу и чувствую – транслируется ей телепатически.


Рамиш – кокетливо-задиристо:


РАМИШ

И что же вы видите?


Алик не поддаётся, спокоен.


АЛИК

Что вы очень мало дорожите дружбой прекрасного человека.


РАМИШ

Мы с Олегом именно что друзья!


АЛИК

А я не об Олеге.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Драматургия / Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное