Родительская интуиция. Нейронаука о том, как нас меняет родительство

Когда беременность подходила к концу, Винсент была уверена, что ей не захочется быть в отпуске по беременности и родам все положенные двенадцать недель. Она любила свою работу медсестры в педиатрии. Ей казалось, что по истечении восьми недель она уже будет скучать по коллегам и пациентам. Находиться дома все это время ей будет слишком одиноко. Но вот появился Уилл – и теперь она представить не могла, как сможет с ним разлучиться. Восемь недель остались позади, а ей совсем не хотелось возвращаться на полный рабочий день – ни сейчас, ни даже, возможно, по окончании двенадцатой недели. Она беспокоилась из-за яслей. Безопасно ли там? Будут ли его правильно кормить? Не станут ли надолго оставлять плачущим? Будет ли ему хорошо вне кокона защиты и заботы, который они с мужем свили для него (разумеется, с любовью, но еще с волнением и тревогой)? Среди молодых родителей все это распространенные страхи. Однако в случае Винсент они казались симптомами чего-то более серьезного. Ее работа была отражением ее личности. И теперь ее личность оказалась в кризисе.

Конечно, дело было не только в работе. Была еще Дон – малышка из фильма «На игле», чей образ – один конкретный образ – то и дело появлялся в голове Винсент, хотя она видела фильм не меньше десяти лет назад. Если вы тоже его смотрели, то знаете, о чем я говорю. Винсент предостерегала меня от просмотра. Она не хотела, чтобы эта картинка сидела у меня в голове так же, как в ее собственной. (Лучше посмотри «Бао», советовала она, «с пачкой бумажных платков», имея в виду, точно это было какое-то противоядие, оскароносный короткометражный мультфильм студии Pixar про мальчика-пирожка с гиперопекающей, но любящей матерью.)

У Дон и Уилла нет ничего общего, кроме того, что они оба младенцы и, само собой, зависят от обстоятельств, в которых растут. Выдуманная малышка Дон умерла в Эдинбурге, заброшенная взрослыми, которые провалились в бездну своей героиновой зависимости. За Уиллом дома в Цинциннати заботливо ухаживают родители, у которых есть все условия, чтобы растить его благополучно. Тем не менее образ Дон, лежащей без движения в детской кроватке, всплывал в памяти Винсент во время дневного сна ее сына или когда она сама ложилась в постель в предрассветные часы после очередного кормления. Она повторяла себе снова и снова: «С ним все хорошо. Он у себя в кроватке. С ним все хорошо» – мантра истины против ее худших кошмаров. Она не могла объяснить, почему так происходит.

«Я понимаю, что глупо так изводить себя из-за киношной сцены, – поделилась она, когда Уиллу было около полугода. – И крайне глупо было вдруг расхотеть работать полный день». Она сказала, что ее пугают эти чувства и мысли о том, что все это значит для способности быть хорошей матерью и быть самой собой.

Элис Оволаби Митчелл тоже сомневалась в себе.

Она готовилась ко множеству возможных последствий рождения своей дочери. Она прекрасно понимала, что для нее, чернокожей женщины в Соединенных Штатах, риски осложнений, в том числе смертельных, во время беременности и после родов были гораздо выше, чем для будущих матерей с белой кожей. Ее собственная мать умерла от остановки сердца через две недели после рождения сына, когда Оволаби Митчелл была подростком. Теперь тому малышу, которого она растила вместе с мужем, исполнилось уже четырнадцать. История ее матери и ее собственная вызывали немало беспокойства. Во время беременности Оволаби Митчелл ходила на осмотры к терапевту и заручилась поддержкой нескольких доул[3]

. Она планировала посещать группу для матерей разных национальностей в соседнем Бостоне и подобную же группу недалеко от своего дома в Квинси.

А потом Эверли появилась раньше срока: примерно на месяц опередила предполагаемую дату родов. У Оволаби Митчелл не было шанса завершить последние приготовления, чтобы спокойно оставить работу учителя пятых классов и попрощаться с подопечными. Ей никак не удавалось сместить фокус внимания на рождение ребенка. Через несколько дней после появления Эверли в США начали вводить режим самоизоляции из-за коронавируса. Молоко приходило медленно, и Оволаби Митчелл с Эверли никак не могли наладить кормление. Оволаби беспокоилась, достаточно ли ест Эверли, не ее ли собственный стресс препятствует лактации? Ее тревожило и множество угроз, которые несла для ее семьи пандемия. Встречи групп поддержки отменили. Почти все врачебные кабинеты закрылись, и по прошествии сначала шести, а затем семи и восьми недель Оволаби Митчелл не могла попасть к своему гинекологу на стандартный послеродовой осмотр.