Родник пробивает камни

На «Мосфильм» ехать было страшно. Там Кораблинов. Там в машинописном бюро одна из машинисток, очевидно, уже сегодня отстукает приказ об освобождении Владимира Путинцева от роли в фильме. Поехать к Светлане? Нехорошо в таком виде приходить в приличный дом, к любимой девушке. «Может, к Брылеву? — мелькнула в голове спасительная мысль, и на душе Владимира стало сразу как-то легче. — Старик поймет… Он что-нибудь подскажет…»

Владимир поохал к Брылеву.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Капитолины Алексеевны дома не было. Домработница, пожилая женщина, окающая по-вятски, разводила руками и тараторила:

— Самолетом, голубушка, самолетом улетела. Как только Получила эт-та вчера вечером письмо, так сразу позвонила на эту… как ее… где самолеты летают, и билет справила… А как Николай Васильевич машину эт-та прислали, так она в чем была, так и укатила.

— Куда она улетела, тетя Феклуша? Может быть, вы что-нибудь перепутали? О каком письме вы говорите?

— Олег Николаевич с парашюта в канаву упали и ногу себе не то вывихнули, не то совсем поломали, а сейчас вот в гошпиталь поклали. Вот беда, вот беда…

Олег Николаевич, старший сын Капитолины Алексеевны и Николая Васильевича, любимец отца, где-то в Восточной Сибири служил летчиком-испытателем.

— Ну, и как он? Как его самочувствие, тетя Феклуша? Что он пишет? — спросила Светлана. Из всех своих двоюродных братьев больше всех она уважала Олега Николаевича.

— Да прописали, что особливо опасного ничего нет, не то вывих, не то перелом ноги, в гошпиталь поклали. С парашюта в канаву упали… Капитолина Алексеевна так убивалась, уж так убивалась, вгорячах даже письмо забыла. — Феклуша достала из-за трельяжа письмо. — На, почитай.

Светлана вынула из конверта вдвое сложенный листок, исписанный твердым почерком Олега Николаевича. Он писал, что на учебных занятиях, прыгая с парашютом, неудачно приземлился и вывихнул ноту. Сейчас с растяжением связок лежит в госпитале. Тон письма был спокойный и ровный, словно неудачный прыжок и вывихнутая нога для Олега Николаевича были так же обычны и вполне допустимы, как легкий насморк после сквозняка. Огорчало его только то, что не день и не два придется дышать запахами лекарств и госпитальных коридоров и считаться больным, когда чувствуешь себя вполне здоровым.

Светлана положила письмо на телевизионный столик, подошла к ореховой, с перламутровой инкрустацией, горке, на которой в белой костяной рамочке стояла фотография Капитолины Алексеевны.

«Тетенька, — мысленно обращалась она к фотографии, — что делать дальше?.. Я так запуталась во всем…»

Но фотография безмолвствовала. На лице Капитолины Алексеевны застыло напряженное выражение кавалериста перед атакой, когда вот-вот прозвучит команда: «Эскадрон!.. В атаку! Марш!.. Марш!..»

Куда пойти, с кем посоветоваться? Почти все подруги забились на дачи и готовятся к экзаменам. Да и что может посоветовать ровесница? Вот если бы двоюродная сестра была в Москве…

«Леночка… Если бы ты сейчас была рядом…»

Мысленно разговаривая со старшей двоюродной сестрой, которая отдыхала у родственников в Одессе, Светлана спустилась вниз по улице Горького и зашла на Центральный телеграф позвонить домой. В тот момент, когда она поднималась по ступеням в комнату с телефонными будками, из зала междугородных переговоров донесся зычный голос диктора: «Гражданка Еремина, вас вызывает Одесса, зайдите в одиннадцатую кабину».

«Одесса!.. Одесса!..» — пронеслось в голове Светланы.

Тут же она заказала срочный разговор с Одессой. Ждать пришлось около часа. Томление в душном зале показалось гнетущим. Приходилось внимательно прислушиваться к каждому вызову. А тут еще, как назло, пристали два темноволосых кавказца с усиками. Один — маленький и очень плохо говоривший по-русски, другой — высокий и тонкий, с печальными бараньими глазами, которые вряд ли когда-нибудь улыбались. Молодые люди так назойливо приставали к ней с разговорами, что Светлане пришлось несколько раз менять место.

— Прошу вас, отстаньте от меня, или я позову милиционера! — не вытерпев назойливого приставания, пригрозила Светлана и подошла к окошечку, где было больше народу.

Наконец ее вызвали в седьмую кабину. Незнакомый старческий голос из телефонной трубки сообщил, что Лена и тетушка Ксения Георгиевна вчера утром на теплоходе «Россия» отправились вдоль Черноморского побережья и в Одессу вернутся не раньше, чем через неделю.

«Через неделю!.. Легко им там говорить: через неделю. Купаются в море, катаются на теплоходах, разъезжают по черноморским городам, а здесь…»

Стоило ей только на секунду закрыть глаза, как перед мысленным взором представал Кораблинов. Таким, каким он был в ресторане «Чайка», когда она назвала его гадким стариком. Лицо жалкого, неожиданно поверженного человека.