Родник пробивает камни

— Светлана!.. В мою судьбу вы вошли царицей!.. Вот здесь, под этими березами, под этими громами, клянусь вам своей жизнью, своей судьбой артиста, вы будете играть княжну Мэри!.. Я сделаю вам феерическую карьеру!.. Я многое могу! В моих руках поднять вас до солнца! Светлана!.. Слушайте меня!.. — Кораблинов принялся еще исступленной целовать ее руки… — Вы будете всегда со мной!.. Со мной, до последнего нерва вашей души… Я люблю вас, Светлана!.. Не отталкивайте меня. Я так одинок. — Кораблинов еще сильнее прижал руки Светланы к своим губам. — Послушайте меня, Светлана! Рано или поздно мы будем вместе. Я сделаю из вас знаменитую киноактрису. Я напишу специально для вашего дебюта сценарий! Вы сыграете в фильме ведущую роль!..

Запрокинув голову на спинку сиденья, по-прежнему не шелохнувшись, Светлана сидела бледная. По щекам ее бежали слезы. При виде этих слез Кораблинов отшатнулся.

Светлана всхлипывала, как ребенок.

— Милая, вы плачете!.. — Утешая, он снова принялся целовать ее руки. — Вы плачете…

— Не надо этого, Сергей Стратонович… Оставьте меня… — Болезненно-горестная гримаса искривила вздрагивающие губы Светланы. — Зачем вы это делаете?..

Кораблинов целовал ее руки теперь уже выше локтей.

— Не трогайте меня, не трогайте, ради бога… — простонала Светлана, стараясь освободить руку из его сильных пальцев.

— Светлана!

— Уйдите!..

Светлана уронила на стол голову. Плечи ее содрогались в рыданиях. Она пыталась что-то сказать, но слова вырывались сдавленным стоном.

Когда же она ощутила на своей шее горячее дыхание, ее охватил ужас. Теперь она со всей ясностью поняла: происходит что-то нехорошее, грязное, позорное… В душе ее проснулась ярость женщины, которую может спасти только физическая защита. Вне себя от обиды и стыда, она почти вскрикнула:

— Уйдите!.. Уйдите!.. Вы нехороший!.. Вы гадкий и жестокий старик!..

Кораблинов попытался что-то сказать, но, словно оглушенный, сидел неподвижно, полураскрыв рот и опустив свои большие, сразу обессилевшие руки.

— Светлана!.. — выдохнул Кораблинов. — Опомнитесь… Что вы сказали!..

— Вы… нехороший человек!.. — сквозь всхлипы и рыдания проговорила Светлана и, порывисто сбросив с себя пиджак Кораблинова, выбежала из кабины.

Не замечая Владимира, она метнулась мимо него сквозь густые и мокрые кусты жасмина и, добежав до изгороди, обхватила ее руками, прильнув к ней головой. Она горько плакала.

Все это произошло за какую-то минуту, в течение которой Владимир еще не мог решить: что ему делать? В душе его поднималось чувство, доселе не испытанное им. Его трясло, как в лихорадке. Он вышел из тени и подошел к Светлане. Положил руку на ее плечо. Она даже не повернулась, продолжая горько всхлипывать.

— Светлана, — позвал Владимир.

Светлана испуганно оглянулась и в первую секунду от неожиданности отпрянула от изгороди. Рыдания ее стали еще горше.

Кораблинов с трудом поднялся с плетеного кресла и вышел из кабины. Выпитый коньяк и шампанское изрядно затуманили его мозг. Обуреваемый желанием быть рядом со Светланой, он теперь уже действовал механически, по инерции. Забыв о пиджаке, который остался лежать на земле в кабине, он продрался сквозь мокрые заросли жасмина и, увидев рядом со Светланой Владимира Путинцева, опешил. Даже несколько протрезвел, делая руками движения, будто смахивает со лба и с глаз налипшую от них паутину. Он никак не мог понять, как мог Владимир очутиться здесь и что, собственно, ему нужно было от Светланы. Он подошел к Владимиру.

— Путинцев!.. Как ты здесь очутился?!

— Я… Должен быть здесь… — В лице Владимира было отражено столько ненависти, что Кораблинов отступил от него.

— Уходите отсюда!..

— Я этого не могу сделать. — Владимир говорил, а зубы его выбивали нервную дробь.

— Оставьте нас вдвоем!

— Я не уйду!..

— Подите прочь!.. — взревел Кораблинов и сделал шаг вперед.

Светлана сбросила со своего плеча руку Владимира и опрометью кинулась бежать по узенькой глухой аллее в затемненный угол летнего ресторана, на ходу сбивая с листьев кустарника каскад дождевых капель.

Владимир метнулся следом за Светланой. Он звал ее, но она не откликалась. Он вернулся к Кораблинову.

— Зачем вы это делаете? — сдерживая ярость, натруженно дыша, спросил Владимир.

По лицу Кораблинова проплыла ядовитая улыбка.

— Печорин не имел привычки подглядывать и подслушивать. До этого не опускался даже Грушницкий.

Слова эти глубоко кольнули Владимира.

— Максим Максимыч тоже не туманил головы неопытным девушкам.

— Что вы хотите этим сказать?!

Вопрос Кораблинова прозвучал как вызов.

— Я хочу сказать артисту Кораблинову, что роль Максима Максимыча для него слишком чиста. Лучше всего ему подошло бы играть разухабистых купчиков из пьес Островского.