Родные и знакомые

— «Я… я…» — передразнил Хамит. — Тебе ясно сказано — чеши в сторону села!

— Дяденьки, я иду к сестре в Ситйылгу, от пустите меня!

— Ври больше! Поворот на Ситйылгу вон где остался. Ну, шагай!

Девушка не двигалась с места.

Разозлённый Хамит соскочил с коня, потянулся к вожжам, притороченным к седлу Аптуллы.

— Дай-ка вожжи!.. Вот мы тебе свяжем руки, заарканим за шею да так и поведём!

— Отпустите меня, пожалуйста, — заплакала девушка. — Я ж к сестре в гости иду…

— Как звать сестру?

Девушка растерялась, не смогла назвать имя. Хамит решительно двинулся к ней с вожжами в руке. Девушка, увидев это, пошла, всё ещё плача, в сторону дороги. Десятские, несколько отстав, последовали за ней.

У поворота на Ситйылгу Аптулла предложил:

— Слушай, может, отпустим её, а? Может, и вправду идёт к сестре, а дорогу не знает? Ста росте скажем — не смогли отыскать…

Хамит в ответ лишь сердито блеснул глазами.

У околицы села он подторопил коня, обогнал девушку.

— Иди за мной!

Задержанную привели во двор Рахмангола. Хамит вошёл в дом, доложил старосте:

— Привели… Вот её узелок, — и положил на нары вещи, отобранные у девушки во дворе.

— Связывать не пришлось?

— Нет. Сама пошла. На помешанную не похожа, разговаривает нормально. В Ситйылгу, говорит, к сестре иду. Врёт. Шла в сторону завода, имя сестры назвать не смогла. Кто такая, откуда — не признаётся. Но не из нашего села, это точно…

— Так, так… — неопределённо произнёс Рахмангол и развязал лежавший на нарах узелок. Там оказались женское исподнее, несколько аршинов сатина, пять рублей денег — серебром и в бумажках, полкаравая хлеба. Да вдобавок — найденный Зиннуром чай.

— Хэ! Дела-а… — протянул староста. — Тут что-то нечисто. Где она всё это взяла? Требуется расследование. Придётся, наверно, посадить её в клеть.

Ещё раз перебрав вещи задержанной, староста приказал пялившемуся на женское исподнее Хамиту:

— Иди, приведи сюда, посмотрим-ка на неё!

Хамит с Аптуллой ввели девушку в дом. Веки у неё распухли от слёз. И, должно быть, инстинктивно стремясь скрыть это от чужих взглядов, она приспустила платок почти на самые глаза, а лицо прикрыла шалью, накинутой поверх платка. Войдя, остановилась у порога, прислонилась к дверному косяку.

— Откуда ты, сестричка? — спросил Рахмангол, решив, что ласковое обращение быстрее развяжет ей язык.

Девушка не ответила.

— Чья ты дочь? Девушка упорно молчала.

— Эй, жена! — крикнул Рахмангол. — Зайди-ка быстренько сюда!

Из другой половины прибежала старостиха.

— Что стряслось? Атак, не то лавку вы здесь открыли? Товары, деньги разложили…

— Ну, женщине только покажи товар — душу готова в обмен отдать. Не туда смотришь! Взгляни-ка вот на неё, — сказал Рахмангол, указывая взглядом на девушку.

— Аллах милостивый! Никак дочь ташбатканской Факихи? Верно, верно! Это ж Фатима!

— А Факиха — чья она жена?

— Жена Ахмади.

— Какого Ахмади?

— Да этого самого… Ну, который мочало скупает. Он ещё летом с Самигуллой, свояком Гиляж-бая, судился.

— Не-е, не с Самигуллой, а с его сватом, Вагапом, — вмешался Хамит. — Самигулла свидетелем ездил.

— Может, и так, — согласилась старостиха.

— Куда ж ты путь держала, сестрица? — спросил Рахмангол.

Фатима молча заплакала.

— Девушку никуда из дому не выпускайте, — сказал староста, обращаясь к жене. — Ты, Хамит, сейчас же скачи в Ташбаткан, скажи Ахмади, чтоб приехал за дочерью. Ты, Аптулла, постой у ворот, посторожи.

Конечно, надёжней было бы посадить задержанную в клеть, как намеревался Рахмангол поначалу, но это выглядело бы арестом и опозорило её отца, человека в округе известного и влиятельного. Поэтому намерения своего староста не осуществил.

Старостиха же, хорошо знавшая Факиху, отнеслась к девушке с сочувствием; уведя её в другую половину дома, предложила чаю. Но Фатима пить чай не стала — всё плакала и плакала.

«Всё… Пропала я, пропала! — мысленно повторяла она в отчаянии. — Теперь и шагу шагнуть из дома не дадут. Пропала… Будь проклят этот мир! Нет в нём для меня радости…»

4

Жандармы, закончив свои дела в Ташбаткане, собрались ехать в Гумерово. Старосте Гарифу строго-настрого наказали: буде беглый преступник Сунагат Аккулов появится в ауле — схватить и под конвоем доставить в заводской посёлок; если не появится, но станет известно, где он скрывается, кто его подкармливает, — без промедления сообщить уездной полиции; с Самигуллы, Вагапа, Адгама и — на всякий случай — с дома Ахмади глаз не спускать. С Гарифа даже взяли подписку, что всё это он в точности исполнит.

Гариф проводил грозных гостей, выражая великое почтение к ним.

За околицей аула навстречу жандармам попался всадник, который тоже в знак почтения стянул с головы шапку. Это был гумеровский десятник Хамит, посланец старосты Рахмангола.

Хамит, несколько раз оглянувшись, погнал коня к Верхней улице. Он решил вначале навестить живущую в Ташбаткане сестру, у неё и справиться, как найти дом Ахмади. «Птичка в надёжной клетке, небось не улетит, — рассудил он. — Не где-нибудь — у самого старосты в доме сидит. Пускай посидит, спешить ей вроде и ни к чему…»