Родственники

"Он создал себе новую религию - совесть. И он спокоен и уверен в себе? Неужели он так уверен в этом?" - напряженно думал Никита, уже не понимая, почему Валерий говорит все это легко, с оттенком иронии, как бы подчеркнуто не желая никому навязывать своих суждений. И, загорелый, с белокурым ежиком волос, он улыбался, поправлял, сверкая запонками, резинки на рукавах нейлоновой сорочки, и все говорило о том, что он бодр, доволен собой, здоров и вот успел загореть где-то на пляжах и что никакие изменения не могут изменить его позицию в жизни, которую он понял и прочно выбрал.

"Он такой все время? Тогда он спорил и сразу же помирился с тем ортодоксом профессором… - подумал Никита, вытирая пот со лба, поражаясь этому самоуверенному спокойствию Валерия. - И он может любить отца? И разговаривать с ним каждый день? А что, если он услышит и узнает то, что я знаю? Он тоже будет оправдывать его? Говорить о совести? О десяти библейских заповедях?"

– Я хотел… Вот скажи, Валерий, кто ты мне? - после длительного молчания произнес Никита. - Мы считаемся родственниками? Так, кажется?

Валерий высоко поднял брови.

– То есть? Ах да! Кажется, двоюродный брат. Шурин, зять, деверь, тесть - ни бельмеса в этом не понимаю!

– А твой отец, Георгий Лаврентьевич, - мой дядя?

– Твой дядя, насколько я разбираюсь в этом генеалогическом древе, - ответил Валерий. - Короче говоря, не сомневайся, Никитушка, мы оказались родственниками. Могу заверить справку в домоуправлении. С печатью.

– А я почему-то сомневаюсь в этом, - выговорил Никита.

– Это почему же? - удивился Валерий, явно задетый его тоном. - Что за чепуха?

– К черту! Все! Не будем выяснять родственные отношения! - И Никита, едва сдерживаясь, договорил тише: - Это неважно. Это не играет никакой роли. Никакой.

Молча, некоторое время Валерий вертел в пальцах стакан, взглядывая на Никиту с пытливым вниманием, потом заговорил миролюбиво:

– Слушай, братень, тебе не очень понравился, видимо, твой чудаковатый дядя? Вполне допускаю. Старик все время играет под чудака профессора, как в старом МХАТе. Из какой-то классической пьесы. - Валерий улыбнулся. - А в общем, скажу тебе, он вполне современный старикан. Либерал. Дипломат. Обтекаем. Но не так уж плох. Ты знаешь, когда Алексей женился и поссорился с ним… - Валерий не договорил, предупреждающе стукнул ладонью по столу. - К слову! Затормозим на этом. Сам идет, ша! - И приветливо замахал рукой. - Алеша, сюда, мы ждем! Где запропастился?

Под тент с бульварной аллеи вошел Алексей, скользнул взглядом по многолюдному павильончику, остановился, рассеянно подбрасывая монету на ладони, и, лавируя меж стульев в проходе, зашагал к столику, увидев их издали.

– Привет, гуляки! Крепко держите оборону, вижу. - Подойдя, он сунул монету в карман. - Заканчиваете или еще нет? К сожалению, сейчас не могу присоединиться. Нам с тобой, братишка, через полчаса надо заехать в одно место, - сказал он деловым тоном Никите. - По моим делам, но беру тебя. Я звонил сейчас. Кто расплачивается?

– Черт возьми, так быстро? Раскошеливаюсь я… Остаток летней стипендии - девять рублей наличными. - Валерий вынул трешки, похлопал ими о край стола. - Где наш обслуживающий персонал в образе Людочки?

– Разгулявшиеся волжские купчики, - сказал Алексей, сердито темнея глазами, и подозвал официантку: - Пожалуйста, счет.

Людочка приблизилась, покачивая белым передничком, заулыбалась всем троим, вырвала из книжечки, подала счет Алексею, сказала нежным голосом:

– Приходите к нам еще, мальчики.

– А вы знаете, я не уйду! - очень решительно заявил Валерий и сделал вид, что не хочет уходить. - Буду торчать здесь до тех пор, пока не выгоните. Если вы против, тогда где у вас жалобная книга?

– Жалобная? - переминаясь на каблучках, наморщила носик Людочка. - Разве вы недовольны?

– Именно. Я впишу туда огромными буквами, что вы вдребезги…

– Простите, нам трудно участвовать в этом разговоре, - сказал Алексей без выражения шутки и тронул Никиту за рукав. - Пошли. До завтра, Валерий.

Они вышли из павильончика на освещенный фонарями бульвар и двинулись по аллее сквозь толпу гуляющих на улицу. Город за бульваром еще стоял в дымном вечернем зареве; за деревьями близко позванивали трамваи, мелькали через листву раздробленным светом окон, огненно сыпались искры с проводов, как под точильным ножом.

Перейдя улицу, Никита спросил возле машины:

– Мы едем к нему?

– Да, он хорошо был знаком с твоей матерью. Его звать Евгений Павлович. Тот профессор, за которого хлопотала Вера Лаврентьевна. Сказал, что немедленно хочет познакомиться с тобой.

– Я тоже хочу его увидеть.

Они сидели в темноватом кабинете на первом этаже старого московского дома в Скатертном переулке.