Родственные души в Сеуле

– О, я помню, как все устроено здесь, в Америке, – говорю я, вставая и перенося большую часть веса на здоровую лодыжку, чтобы не показывать ни малейшей слабости. Ханна откидывает голову назад и презрительно смотрит на меня. – Парни вроде Нейта Андерсона задирают малышей, обкрадывают и запугивают их. И, видимо, все девушки по уши влюбляются в такое дерьмо. Не так ли, Ханна?

Ее рот приоткрывается, и я не совсем уверен, попытается ли она отрицать это, извиниться или послать меня к черту. Однако я продолжаю, прежде чем она успевает что-то сказать.

– Послушай, мне все равно, с кем ты тусуешься или перед кем выставляешь себя дурой. Но держу пари, твоей маме было бы любопытно узнать, что ты тайком сваливаешь из дома, когда она запретила тебе ходить в лагерь спасателей. Не знаю, что между вами происходит, но у меня есть подозрение, что она такая же большая поклонница Нейта Андерсона, как и я. Я всегда любил и уважал твою маму.

Ее кулаки сжимаются, а я продолжаю играть с огнем. Не могу остановиться.

– А вот мне очень хочется повеселиться этим летом. И у меня есть целый список того, что я хотел бы сделать, мест, которые хотел бы посетить, блюд, которые хотел бы съесть. У меня не так много свободного времени, и я собираюсь использовать его по максимуму. Можешь рассматривать это как список предсмертных желаний на лето для обычных подростков, которые я бы осуществил здесь, если бы не стал известным актером в Корее. – Я чуть не кайфую от собственных слов, но останавливаюсь. Я почти у цели. – Но для всего этого мне нужен транспорт. Итак, Ханна. – Я подхожу к ней еще ближе, нас разделяют всего несколько дюймов. От нее пахнет хлоркой, кокосами и солнечным светом. Я смотрю ей в глаза и удерживаю ее взгляд, заставляя отвернуться. – Этим летом ты будешь моим шофером.

– Ни за что! У меня тоже есть дела. И твои нужды ничего для меня не значат. Как показала история, мои нужды также ничего не значат для тебя.

Я чуть отстраняюсь назад и на секунду закрываю глаза, защищаясь от ее прямого удара. Неприкрытая злоба в ее голосе отравляет мою решимость. Смотрю на нее в упор, ища в ее лице признаки того, что в ней осталась хоть капелька моего некогда лучшего друга. Но сейчас я не могу сдаться. Я слишком близок к тому, чтобы заставить ее согласиться помочь мне, и она нужна мне, чтобы все получилось. Я выпрямляюсь, становясь еще немного выше, и вновь наседаю на нее.

– Послушай, это идеальное прикрытие. Ты можешь ходить в лагерь спасателей днем и говорить, что возишь меня по городу. После лагеря мы делаем кое-что из моего списка и возвращаемся домой. Наши мамы ничего не подозревают. Мы оба в выигрыше.

Она щурится, рот презрительно кривится. Кажется, она вот-вот меня укусит. Я как будто вижу мысли, проносящиеся в ее голове. Но неожиданно она топает ногой, разочарованно капитулируя. Открывает рот, чтобы что-то сказать, но я перебиваю ее:

– Это не так сложно, Ханна. Повози меня по Сан-Диего. Ведь твоей маме не обязательно знать о других твоих, скажем так, не столь интересных, планах на лето.

Поджав губы, она корчит свою фирменную гримасу:

– Как ты посмел вернуться в Сан-Диего, не сказав ни слова за три года, и шантажировать меня, чтобы я стала твоей служанкой? Да кем ты себя возомнил?

Я проглатываю свой гнев, но ничего не могу поделать с жаром, поднимающимся по моей шее. Она будет орать на меня из-за того, что мы не разговаривали три года?

– Это не я не отвечал на звонки, – говорю я.

– Ты исчез…

– Я проходил обучение…

Она подносит руку к моему лицу:

– Мне все равно. Я на это не подписываюсь. Не хочу слышать твоих оправданий. И не буду.

Я так близок к тому, чтобы получить то, что мне нужно, то, чего мне недостает. Я не могу позволить ей сказать «нет». Ненависть к себе закрадывается в мою голову, внутренний голос обвиняет меня в том, что я ужасный человек, что я слишком сильно давлю на Ханну. Но я игнорирую язвительные замечания и гну свою линию.

Я пожимаю плечами и собираюсь уходить.

– Интересно, наши мамы уже вернулись из церкви? Думаю, пришло время немного поболтать. Быть наказанной во время летних каникул было бы реально отстойно. Начинай разучивать веселые песенки для детей, Ханна. Я всегда думал, что ты станешь отличным учителем библейской школы.

Позади меня раздается разочарованное рычание.

– Один час в день, два дня в неделю, – говорит она. Как мило. Она думает, что это переговоры.

– Три часа в день, пять дней в неделю, – предлагаю я.

У нее отваливается челюсть, а когда она закрывает рот, ее лицо раздувается от ярости.

– И я буду платить за бензин, – парирую я.

– Два часа в день, три дня в неделю, – неохотно соглашается она.

– Три часа, пять дней, – настаиваю я, – и я избавлю тебя от преподавания в каникулярной библейской школе.

Ее зрачки расширяются. Она делает глубокий вдох. Думаю, она у меня в кармане.

– Я выбираю музыку, – требовательно произносит она. – И я не буду участвовать ни в чем из того, что ты хочешь делать. Я просто вожу. Жду в машине. И… – она замолкает, соображая, что бы еще потребовать, – мы не обязаны разговаривать друг с другом.