Рок, туше́ и белая ворона.

Встывший в пространство парень, медленно склонил голову чуть влево. Он пробежался изучающим взглядом вдоль полотен. У меня дыхания сбилось, от вида собственных полотен. Он не поймёт такого творчества, оно слишком страшное, мрачное, безобразное. Тёмные, авангардные полотна, изображали души горящие на кострах и изломанные тела в окружении монстров. К остальным вдоль стены была приставлена моя последняя картина маслом, фрагмент которой я фотографировала с утра, для Тёмы. Белая эфемерная фигура ангела, с опущенным мечом, стоящая на раскалённых углях, в плену терновника и огня. Оружие, руки и ноги оплетены терновником, впивающимся до крови, и языками пламени ― оковы удерживающие, не позволяющие взмыть ввысь. Голова упущена, крылья, распахнуты, устремляясь кончиками белых перьев к высшей точке. Ангел, в окружении тёмных фигур, как между двумя войсками, затемнен к низу как и вся композиция. А кверху стремящаяся к высшему свету переливов звёзд.

Раф неспешно подошёл ко мне, останавливаясь очень близко от моего лица. Мое дурацкое сердце глухо и болезненно застучало в груди. Я уставилась на его браслеты.

― Что с твоими руками? ― спросила я резко и посмотрела ему в глаза.

Его лицо приобрело крайне растерянное выражение.

― Могу задать тебе тот же вопрос. ― смотря на мои руки, он вплёл свои пальцы в чёрные волосы. Кожа загорелась под его взглядом, и я не знала, как на это реагировать. Я могла только держать всё это внутри. Плохо. Это кончится плохо. Этот разговор, он, я, всё. Нереально синие глаза смотрели на меня вечность, прежде чем он мягко обхватил меня за подбородок и спросил:

― Что ты собираешься делать дальше?

Меня пробрало дрожью, до самых мизинчиков на ногах.

― Если ещё хоть кто-нибудь задаст мне этот вопрос и, клянусь, я закричу. ― пробормотала я без энтузиазма.

Усмехнувшись, он заправил прядку мне за ухо, посылая дрожь и огонь в точке соприкосновения с моей кожей. Было в нём что-то ещё, что я никак не могла расшифровать. Что-то тщательно скрытое от постороннего взора. От чего кровь одновременно кипела и стыла, что-то очень страшное и очень манящее. Моих ушей коснулся слишком громкий топот, и дверь распахнулась, являя Солу. О, чёрт.

Раф опустил взгляд, в уголке его губ играла усмешка. Он отстранился и пересёк чердак, чтобы выйти за дверь. Сола проводила его тяжёлым взглядом… За взгляд, который она метнула в меня, в средневековье сжигали на костре.

― У тебя пять минут, ровно пять минут на то, чтоб объяснить мне, что происходит. И только попробуй мне сказать о чём я!

Деваться некуда, рассказала по порядку, начиная с вечеринки, поцелуя и заканчивая сегодняшним днём. Я говорила и не слышала саму себя. До Солы так и не дошло, что в большинстве своём, я ― это не я. Это терапия, таблетки, что угодно ещё. Вся моя жизнь не больше чем долбанная мимикрия ― дилогия бесконечной казни египетской.

Я отталкиваю от себя людей, убеждаю сама себя, чёрте в чём вообще, и терплю разочарования, потому что не умею по другому. Бабушка говорила: «Прежде чем любить, научись ходить по снегу, не оставляя следов.» А Рейвэн была далеко не глупой женщиной. Я не умею любить. Для меня любовь и боль ― форма, совокупность, и следствие, одного и того же чувства. И существует только одна единственная проблема, связанная со мной ― влюбиться в меня. Если меня не понимают ― это, не проблема. Если я вывожу из себя, бросаясь громкими нелестными словами ― тоже не беда. Самое дерьмовое ― это влюбиться. Вот она ― проблема. Для меня выражение от любви до ненависти, один шаг ― имеет буквальное значение. Я ― это человек, который по щелчку пальцев, может соорудить у себя в голове логическую цепочку из иллюзий, заблуждений и прочих мнимых инсинуаций, и захотеть из-за неё немножечко сдохнуть. Так о чём тут чёрт побери можно говорить? У меня непростое прошлое и у меня нет будущего, потому что я даже не помню событий дней минувших. А то что помню, сводит меня с ума и я начинаю стремительно деградировать внутри своей дерьмовой плюралистической системы, под тяжестью долбанной драмы. И в конечном итоге какой ни будь док, тратит своё драгоценное время, воскрешая меня. Снова.

― Какая-то у вас странная модель отношений сложилась не находишь? ― забавляясь подытожила Сола, ― Два года вы убивали друг друга, стоило раз напиться, и на тебе!

― Ага. Долбанный стокгольмский синдром, называется, ― пробормотала я и скривилась, вымученно простонав. ― Боже, Сол, я не разбираюсь во всей этой фигне. Знаешь, что обычно случалось, когда парень пытался меня поцеловать? Он получал по морде, Сол. Это впервые, я никогда не позволяла, даже прикоснуться к себе, ничего не чувствовала кроме кружения дерьмовых спутанных эмоций внутри, даже и не думала ни о ком. Моя больная голова, всегда всё переворачивала неправильно. Так, чёрт возьми, где я ошиблась, сейчас?

Я со стоном вскинула голову в потолок.

― По моему, ты утрируешь, ― вздохнула подруга, ― Просто объясни ему всё.

Я задохнулась от возмущения.