Рокоссовский. Терновый венец славы

Под утро следующего дня они доехали до села Федоровка. Оно раскинулось в степи недалеко от истоков реки Ишим, в низовьях которой Рокоссовский когда-то воевал с колчаковцами. Вокруг зрела пшеница, за деревьями едва просматривались дома. Вдоль улицы по арыкам бежала мутная вода. В селе насчитывалось около пятисот домов.

Рокоссовских поселили в доме Лузанна. Отец семейства, Тимофей Иванович, мужчина лет сорока пяти, без кисти правой руки, которую он потерял на уборке урожая, отвел им комнатушку — четыре шага в ширину и пять — в длину.

Дом по деревенским меркам был просторным — четыре комнаты. У хозяйки дома, полной неулыбчивой женщины лет сорока, Анны Владимировны, было шестеро детей. Старший сын сидел где-то в тюрьме за отказ в армии брать в руки оружие, две девочки и один мальчик ходили в школу, а двое детей были еще малышами.

В доме было чисто. Он был обставлен самодельной мебелью, окна занавешены светлыми шторами. В каждом углу комнат, почти под самым потолком, находились выписки из Евангелия. Они были в рамах и под стеклом. В комнате Рокоссовских было написано: «Отдай сердце твое мне. Притч. 23,26».

Самая большая комната была предназначена для собраний братьев и сестер — так называли друг друга баптисты. Тимофей Иванович Лузанн был духовным наставником секты.

Лузанны появились здесь более века тому назад из Пензенской губернии. Они добрались сюда, как сотни и тысячи других, в поисках лучшей жизни и новой доли.

Юлия Петровна устроилась учительницей в местной школе, а Ада пошла учиться в седьмой класс.

Прошло более семи месяцев. Жизнь Рокоссовских мало-помалу вошла в определенную колею. Хозяин и его жена называли Юлию Петровну «сестрой» и к ее дочке относились по-родственному.

Иногда появлялся комендант, учинял допросы и, удовлетворенный ответами, надолго исчезал.

За это время Рокоссовская написала в разные инстанции, по различным адресам около десятка писем, но ни одного ответа не получила — или плохо работала здешняя почта или людям, которым она писала, в эту тяжелую пору было не до писем.

Вроде бы все шло своим чередом. Но Рокоссовская начала замечать какие-то странности у дочери: то она замыкалась в себе и не хотела вступать в разговор с матерью, то она пропускала уроки в школе и неизвестно где пропадала, то на вопросы матери отвечала: «Мама, на все Божья воля».

Сначала Рокоссовская пыталась объяснить эти странности в поведении дочери тем, что ей уже шел семнадцатый год и в этом переломном возрасте могли быть различные причуды. Тем более ее детство было связано с трагическими переживаниями и в течение трех лет оно проходило в постоянном страхе. «Может быть, прошлое и незавидное настоящее будоражат душу ребенка», — думала мать. Но когда она начала глубже анализировать ее поступки, взвешивать, сопоставлять, то пришла к выводу: дочь попала под чье-то сильное влияние и запуталась в каких-то неведомых тенетах.

В один из апрельских дней, это было как раз в субботу, когда баптисты собирались на моление, Юлия Петровна отпросилась с уроков и пришла домой. Ада в это время должна была учить уроки, но в комнате ее не было. Мать не нашла ее и на скамейке у дома, где она часто читала. А тем временем из большой комнаты доносилось заунывное, выворачивающее душу песнопение.

Рокоссовская незаметно вошла в полуоткрытую дверь затемненной комнаты, и кровать у нее прилила к лицу. Рядом с Тимофеем Ивановичем стояла ее Ада и самозабвенно страдальческим голосом пела:

Если путь мой темен, враг идет с грозой,Все же слышу ясно: «Я, дитя, с тобой».Лик его на небе буду видеть я.Буду петь там вечно: не оставь меня.

Лицо дочери и глаза дышали каким-то странным вдохновением, какого никогда она за ней не замечала. Когда протяжные голоса хором подхватили песню, Рокоссовская не выдержала и незаметно вышла.

В течение нескольких дней мать уговаривала, просила, убеждала дочку не ходить больше на собрания баптистов и порвать с ними все отношения, но та стояла на своем.

— Мама, — говорила она, — нет другого пути, чтобы обрести спасение. Со мной бесполезно разговаривать на эту тему: я все равно буду с ними. Там, на небесах, открыта книга жизни. Придет перекличка, и если мы в этой книге не записаны, то в Царство Божие не попадем.

Рокоссовская выяснила, что исподволь, почти ежедневно, кода мать с утра до вечера была занята в школе, Лузанн проводил с Адой беседы и его слова легли на благоприятную почву — открытая и добрая душа ребенка приняла баптистские догмы за истину. Она пыталась поговорить с духовным наставником баптистов, но тот неизменно отвечал:

— Юлия Петровна, не берите грех на душу. Господь полюбил Вашу дочь. Как дышит в семени цветок, а дерево в зерне, так и Бог живет в Вашей дочери.