Рокоссовский. Терновый венец славы

Пока они выходили из траншеи, немцы сделали еще несколько артиллерийских выстрелов. Постепенно разгорался бой — ружейный и пулеметный огонь становился чаще, а потом перешел в сплошной грохот.

3

Чуткая фронтовая ночь. Небо над Сталинградом охвачено сполохами, словно северным сиянием. Поминутно слышны разрывы бомб и снарядов. Стены деревянного домика послушно отзываются на сильные глухие звуки.

Рокоссовский и Белозеров засиделись за чаем допоздна. Генерал в приказном порядке заставил своего друга разговаривать с ним на равных и на «ты».

— Хорошо, — согласился Белозеров. — Но на людях я буду знать свое место.

Рокоссовский про себя отметил, что Андрей сильно сдал. У него уже не было того огня, который постоянно светился в глазах в прошлые годы. Преждевременная седина и морщины на лице явно говорили о том, что тюремная жизнь не прошла для него бесследно. Теперь он вряд ли с безумной удалью вскочит в стремя и безоглядно пустится вскачь.

Уже ночь перешагнула на вторую половину, а они все еще не могли наговориться. На столе лежали открытые консервы, хлеб и сахар. На углу стоял самовар. Стеклянная банка, заменявшая пепельницу, была доверху наполнена окурками. Тускло горела керосиновая лампа, едва освещая две солдатские кровати, стоявшие в противоположных углах комнаты.

— Вот мы тут откровенничаем, — сказал Белозеров и, взглянув на потолок, на стены, спросил: — Тебя тут не прослушивают?

— Нет, конечно, теперь не до этого, — ответил Рокоссовский, улыбнувшись. — Здорово же тебя напугали.

— Четыре года тюремных приключений даром не пропали, — сказал Андрей, отхлебывая чай. — Постоянные допросы с зуботычинами и без… Но самым тяжелым для меня испытанием был март 1939 года, когда на суде объявили мои показания. — Ты, конечно, помнишь?

— Ну как же не помнить, — сказал генерал, прикуривая очередную папиросу. — Такое не забывается. — Перед его глазами возникли камеры, следователи, допросы… Он старался не думать и не вспоминать о тех страшных годах, и это ему удавалось, но Белозеров всколыхнул душу, и воспоминания пришли сами собой.

— У меня до сих пор стоит перед глазами председатель суда. Он взглянул на тебя презрительно-победоносно: мол, теперь ты не отвертишься — дело о шпионаже в пользу польской разведки сейчас будет подкреплено железными показаниями.

— Да, ты прав, Андрей, это я тоже заметил.

— А сколько же презрения ко мне было в твоих глазах? — Белозеров закурил, помолчал. — Я жалел, что у меня не было пистолета. Единственный выход в моем положении — это пуля в лоб.

— Но у тебя же хватило мужества отказаться от своих показаний, — сочувственно поглядел на Андрея генерал.

— Это был поворотный пункт в моих тюремных похождениях. — Белозеров подошел к койке, взял полотенце и вытер вспотевшее лицо. — Даже в Лефортовской тюрьме из меня не могли выбить ни одного слова неправды, — сказал он, садясь за стол. — Своим взглядом ты преподал мне урок на всю жизнь. — Чувствовалось, что ему хотелось высказаться. Рокоссовский глянул на часы и спросил:

— Скажи, Андрей, как тебе удалось попасть на фронт?

— Всесоюзному старосте я написал около десятка писем. Я ему изложил всю свою подноготную и просил направить меня на фронт. И только на последнее письмо я получил положительный ответ. — Белозеров потушил папиросу и положил окурок в банку. — Знаешь, чем я прошиб Калинина?

— Ну-ну?

— Я написал о том, что наш вождь и учитель товарищ Сталин в своем выступлении по радио 3 июля 1941 года обратился к советским людям со словами: «Граждане! Братья и сестры, друзья мои!» Я сижу безвинно в тюрьме и являюсь гражданином, братом и другом, к которому обратился товарищ Сталин, — писал я. — После этого никто не имеет права держать меня в тюрьме, так как я готов выполнить просьбу нашего вождя и горю желанием отдать все силы на разгром фашизма, а если понадобится, то и жизнь.

— В остроумии тебе не откажешь, — усмехнулся Рокоссовский. — Ну и какой же ты получил ответ?

— Товарищ Калинин поблагодарил меня за патриотические чувства и разрешил направить меня в штрафной батальон.

— Ну что ж, Андрей, поговорили и хватит, лучше об этом не вспоминать. Теперь у нас другая задача — бить фашистов до полной победы. Я уже дал команду начальнику штаба Малинину. Тебе присвоят капитанское звание, и ты будешь заниматься радиоперехватом. Нам нужно знать, о чем говорит противник.

— Спасибо, Костя, я тронут твоим вниманием.

Вскоре они убрали со стола и легли отдыхать.

4

А между тем в Сталинграде шли бои и днем, и ночью — на улицах, в домах, на заводах и на берегу Волги.

Разведчики и политотдельцы фронта, убедившись, что капитан Белозеров в совершенстве знает немецкий язык, задействовали его в полную силу: он вел работу среди пленных, выступал по радио на переднем крае, составлял листовки, обращенные к солдатам противника, прослушивал немецкие переговоры.

— Где вы откопали такого прекрасного работника? — спросил однажды Малинин у командующего фронтом.

Рокоссовский подробно рассказал начальнику штаба о судьбе своего друга Белозерова и попросил: