Рокоссовский. Терновый венец славы

На фоне достижений советского народного хозяйства, энтузиазма людей поиск врагов, ему казалось, перечеркивает то положительное, что имелось в стране. Ведь то унижение, что выносят люди от своих же единомышленников, в несколько раз хуже самой смерти. А что товарищ Сталин? Куда он смотрит? Он ведь вездесущ, всемогущ. С большими колебаниями и сомнениями Рокоссовский приходил к неутешительному выводу: или он видит все это и не хочет замечать, или, что хуже всего, руководит сам беззаконием.

В поисках разрешения своих сомнений Рокоссовский призывал на помощь философов древности, современности, но и у них не всегда находил ответы на свои вопросы, а это еще больше бередило душу. В его каменном мешке было так тихо, что, казалось, было слышно, как горит электрическая лампочка под облезлым и заросшим паутиной потолком. За этот год он так и не смирился с тем, что он совершил преступление против Советской власти. Он считал себя невиновным.

3

В начале сентября Рокоссовского вызвали на допрос. На этот раз его привели в специально оборудованную для этого комнату в тюрьме «Кресты». Допрашивал его все тот же следователь Кавун. Сегодня он выглядел более уверенным и бодрым. Создавалось впечатление, что он обладает доказательствами того, что его подследственный виноват во всех грехах, в которых его обвиняют.

— Собственноручно будете писать протокол допроса или заниматься этим мне?

— Как хотите, я ничего писать и подписывать не буду.

— Старая песня?

— И на старый лад.

— Вы злоупотребляете гуманным к вам отношением следствия, — недовольно заметил Кавун. — Видимо, отдых не пошел на пользу.

— Ничего себе, невиновный человек год сидит в тюрьме и вы это называете гуманным? — Рокоссовский с любопытством глянул на следователя. — Хотел бы я вас видеть на моем месте.

Кавун не обратил внимания на резкий выпад подследственного, а продолжал делать какие-то пометки в протоколе допроса. Он поднял голову и, поглядывая в записи, сказал:

— Следствие еще раз предлагает вам чистосердечно рассказать о совершенных вами преступлениях против коммунистической партии большевиков и советского государства.

— Я никаких преступлений не совершал ни против партии, ни против советского государства. Если вы считаете преступлением то, что я на их стороне воевал, тогда следствие стоит на правильном пути.

— В прошлый раз вы подтвердили, что с Чайковским водили дружбу?

— Да, мы были друзьями.

— Хороши у вас друзья, ничего не скажешь, — съязвил Кавун. — На допросе 20 июля 1937 года ваш друг Чайковский признал себя виновным в участии в антисоветском заговоре и в шпионаже в пользу японской разведки. И завербовал его враг народа Тухачевский. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Это дело его, Чайковского, он вправе признаться в изнасиловании английской королевы. Это меня не касается.

— Напрасно, напрасно! — воскликнул Кавун. — Не зря же говорят: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Чайковский показал, что вы являетесь активным участником антисоветской организации и участвовали в разработке программы заговора.

Еще одним обвинением Рокоссовский был сбит с толку и с минуту смотрел на следователя с недоумением.

Кавун сделал вид, что не замечает его удивления, и, приставив руку ко лбу козырьком, приступил к чтению показаний Чайковского.

«Цель заговора — установление диктатуры во главе с Тухачевским. Методы достижения цели: в случае возникновения войны — создание предпосылок для поражения СССР, после чего свалить вину на руководство партии и правительства и устранить их от власти. В мирное время — саботаж и вредительство с целью вызвать недовольство в войсках и среди населения и захватить власть путем мятежа».

— Ну, — произнес Кавун, закончив чтение и указывая пальцем на показания, добавил: — Впоследствии Чайковский от этих показаний отказался. Поэтому следствие изобличило его с помощью показаний других лиц, проходящих по делу о заговоре в войсках Забайкальского военного округа. Было проведено большое количество очных ставок, где Чайковский был окончательно изобличен, хотя своей вины и не признал… Так что… — добавил следователь и с иронией устремил взгляд на Рокоссовского.

— Я вас понял, — с горечью произнес Рокоссовский.

— У меня имеются протоколы этих ставок, — продолжал следователь с недоброй усмешкой, — а также показания лиц, уличивших Чайковского в совершении преступлений. Должен вам сказать, что там фигурирует и ваша фамилия. Я предлагаю ознакомиться с этими документами.

— Мне это совсем неинтересно.

— Вот это уж напрасно. Грязнов и Чайковский показали, что вы с ними на заимке, уединившись в тайге, разрабатывали план заговора по установлению военной диктатуры на Дальнем Востоке.

По лицу Рокоссовского пробежала саркастическая улыбка.

— Вот это уж зря, зря смеетесь, вам и в голову не может прийти, насколько все это серьезно.