— Звонил Говоров и спрашивал — не видел ли я его позолоченную трубку, очень ценный для него подарок. Велел спросить, на всякий случай, у вас.
— Она у меня, и я ее вручу Леониду Александровичу при личной встрече, — улыбнулся Рокоссовский.
— Что это за история с трубкой?
— Когда ты был на рекогносцировке, — командарм сел за стол и закурил, — к нам на КП неожиданно нагрянул Жуков и привез с собой командарма пятой армии Говорова, нашего соседа слева. Увидев командующего фронтом, я приготовился к разносу. Тогда на Истринском направлении противнику удалось потеснить нашу дивизию. Я доложил обстановку на участке армии и стал ждать, что же будет дальше. Обращаясь ко мне, Жуков заявил: «Что, немцы опять вас гонят? Сил у вас хоть отбавляй, а вы их использовать не умеете! Командовать не умеете!.. Вот у Говорова противника больше, чем перед вами, он держит его и не пропускает. Вот я его привез сюда для того, чтобы он научил вас, как нужно воевать». «Против 5-й армии действуют только пехотные дивизии, — заметил я, — а против нас танковые и механизированные». «Все равно он умеет воевать лучше вас», — сказал Жуков.
«Спасибо, — проговорил я. — Учиться никому не вредно».
— Оставив нас с Говоровым, — продолжал Рокоссовский, потушив сигарету в пепельнице, — Жуков ушел в соседнюю комнату. Мы принялись обмениваться взглядами на действия противника и мнениями о том, как ему противостоять. Вдруг, хлопнув дверью, вбегает Жуков. Вид у него был грозный и возбужденный. Повернувшись к Говорову, он срывающимся голосом закричал: «Ты что? Кого ты приехал учить? Рокоссовского? Он отражает удары всех танковых дивизий и бьет их! А против тебя пришла какая-то паршивая пехота и погнала на десятки километров!.. Вон отсюда!!.. Если не восстановишь положения…» Он так загнул, что хоть уши затыкай.
Малинин расхохотался таким смехом, что, казалось, его красное лицо может лопнуть от перенапряжения.
— Бедный Говоров, — усмехнулся командарм, — не мог вымолвить ни слова. Он тут же ретировался, забыв на столе свою трубку.
— А что там произошло с армией Говорова? — уточнил Малинин, вытирая слезы.
— В этот день с утра противник, подтянув моторизованную дивизию, перешел в наступление и продвинулся до 15 километров. Это как раз в то время, когда они ехали к нам.
Близко к полуночи Рокоссовский зашел в свой домик, разделся и залез под одеяло. Впервые за многие дни обстановка на фронте была спокойной и можно было без спешки передохнуть, собраться с мыслями.
Многообразная и беспокойная жизнь заполнила все его существо. Мысли его постоянно вертелись вокруг армейских дел. Он думал о Панфилове и жалел, что он не дожил до того дня, когда его гвардейцы-панфиловцы пойдут в атаку на фашистов. Мысли устремились к Доватору — таких мужественных и способных командиров, как он, ему редко приходилось встречать на военных дорогах. Но его измотали непосильными задачами, и теперь в каждом полку кавалеристов осталось лишь по 60–100 бойцов. Он вспомнил командира 1-й гвардейской танковой бригады, который после тяжелых боев обратился в Военный Совет армии с просьбой предоставить бригаде два-три дня на приведение материальной части в порядок. И он, командарм, поступил несправедливо, дав ему ответ:
«Обстановка сейчас такая, что нет времени думать о передышке, ценность представляет каждый солдат, если он вооружен. Деритесь до последнего танка и красноармейца. Этого требует обстановка. Налаживайте технику в процессе боя и походов». Конечно, неутешительная телеграмма. Но выхода другого не было — противник едва не прорвал оборону именно у него, у Катукова, на Истринском направлении.
Незаметно мысли перекинулись на жену и дочь. На его запросы в соответствующие инстанции пока никто толком не ответил. Да и сколько он сделал этих запросов — всего лишь три. Не до этого теперь людям — все работают на борьбу с фашизмом и личные дела ушли на второй план.
Через несколько минут он забылся крепким солдатским сном.
В начале декабря в Подмосковье пришла настоящая зима. Температура воздуха понизилась до 30 градусов. Искристый снег, словно живой, скрипел под ногами солдат. Сугробы, как северные медведи, катались по полям. Дышал стужей и сыпал в глаза снег. Из труб уцелевших деревенских изб поднимались темно-голубые клубы дыма и мягкой куделью стлались по земле. В глубоком снегу, будто трудолюбивые кроты, бойцы рыли траншеи и ходы сообщений. Команды подавались вполголоса — чувствовалось напряжение перед наступлением.
В 10 часов утра 7 декабря после 13-минутной артиллерийской подготовки части 16-й армии начали атаку крюковского укрепленного узла немцев. Сражение продолжалось днем и ночью. Только 8 декабря Крюково и соседние населенные пункты были освобождены. На поле боя фашисты оставили 54 танка, 120 автомобилей и два 300-миллиметровых орудия, из которых они собирались обстреливать Москву. Так армия Рокоссовского начала наступление под столицей.
Вечером готовилось распоряжение войскам на следующий день наступления.