Роковая ошибка княгини (СИ)

– Нет. Воробьёв отправил меня туда в надежде, что я испугаюсь покойников, с коими прежде не работала, а ещё потому, что мой теперешний начальник – отвратительно сложный человек, ещё хуже, наверное, чем вы! – Александра была прямо-таки сама искренность этим вечером. – Расчёт был на то, что я либо провалю задание сама, в силу того, что это… как бы вам сказать… не совсем подходящая работа для девушки. Либо на то, что заведующий анатомическим отделением прогонит меня взашей, после того как мы не сработаемся. Воробьёв молодец, план придумал что надо! Вот-вот сработает.

– И даже это не заставило тебя задуматься о том, что мой отец гораздо могущественнее, чем кажется? – надавил на больное Мишель, про себя дивясь изворотливости Ивана Кирилловича, а также невероятной Сашиной стойкости.

А ей вдруг показалось странным, что он так старательно её отговаривает – это просто не укладывалось у неё в голове. Зачем, почему? Разве он не видит собственных выгод?

– Гордеев – страшный человек, тут я согласна. Но если бы я хотела сдаться без боя, сидела бы я сейчас здесь, с вами? Уж наверняка отнесла бы эту папку Ивану Кирилловичу, взамен на пожизненное разрешение работать в больнице на тех же условиях, что и все остальные! Вопрос в том, что я ему не доверяю, это раз, и – я презираю его всеми фибрами души, это два. И мне непонятно, к чему вы всё это говорите. Сами-то не побоялись бросить ему вызов!

– Я – другое дело. Я его сын, мне проще. Меня он, по крайней мере, не убьёт. А вот тебя может.

– Может, – согласилась Александра. – Но вряд ли станет.

Не то чтобы она верила собственным словам, но желание встретиться с Рихтером пересиливало здравый смысл, и вряд ли Саша могла объяснить причины самой себе.

– Моя мать, видите ли, очень любит меня, – продолжила она. – Когда они с отцом разошлись, я собрала вещи и ушла с ним. Мне было тринадцать лет. С тех пор мы виделись с нею крайне редко, потому что я всё время была занята работой в больнице, куда она не приходила, чтобы не встречаться лишний раз с папой. В основном по праздникам, вроде Рождества, Пасхи или именин моего младшего братика. Или на приёмах у Софьи Авдеевой, совсем уж изредка. И так в течение пяти лет. Мне кажется, она мучилась без меня, всё-таки единственная дочка, мамина гордость, родная кровиночка и всё такое. И когда отца забрали на фронт, мама настояла на моём немедленном возвращении домой, и была на всё готова, лишь бы только я осталась с ней. Она любит меня, ваше величество. А ваш отец, к сожалению, любит её. Моя смерть сделает её несчастной, а он этого не хочет, поэтому решится на это лишь в самом крайнем случае.

– Поэтому я и не рекомендую тебе давать лишних поводов для беспокойств. Ты и так уже настроила его против себя как могла, так зачем усугублять? Всё это может очень плохо закончиться в один момент, и ты прекрасно это понимаешь.

– Да, но… – задумавшись, она замолчала, а потом подняла на него выразительный взгляд и сказала-таки: – Но теперь у меня есть вы.

Ха! Мишель улыбнулся ей в ответ, не надменно, как обычно улыбался, а мягко, дружелюбно. А сам подумал, что ещё пару секунд под этим взглядом, и он попросту утонет в её бездонных, карих глазах, с удивительным янтарным оттенком. Они манили его, и не желали отпускать.

– Так-то оно так, но я всё же не всемогущ, – сказал он после непродолжительного молчания. Саша едва ли не вздохнула с облегчением – неужели, неужели он действительно не бросит её наедине с их общими проблемами? Неужели удалось убедить, склонить-таки его на свою сторону?

– Они вас боятся, ваше величество! – произнесла она, наконец-то отведя взгляд. Пейзаж за окнами был такой красивый: солнце практически полностью спряталось за домами, розовые сполохи алели на западе, весеннее небо было изрезано редкими облаками, ярко-красными от проблесков последних солнечных лучей. Картина куда более невинная, чем созерцание Волконского, стоявшего мало того, что в опасной близости от неё, так ещё и глядящего так волнительно. И ещё эта его не до конца застёгнутая рубашка…

– И тем не менее, – упрямо гнул своё Мишель.

– По-моему, ваше аристократическое величество попросту брезгует принять помощь от бедной плебейки! – с усмешкой сказала она.

– Скорее, мой аристократический здравый смысл искренне озабочен безопасностью твоей плебейской жизни, – тем же тоном отозвался Мишель, изучая её профиль, озаряемый последними лучами заходящего солнца.