Роковое обещание

Его открытость была лучшим доказательством того, что Джесси в доме нет, но она обязана была это проверить. По лестнице Стейси старалась подниматься как можно тише, понимая, что, находясь в его доме, вмешивается в его воспоминания.

Все двери на площадке были открыты. Первая явно вела в комнату Джеффри Данна. Двуспальная кровать, единственная лампа на тумбочке возле кровати, будильник и роман Иэна Рэнкина[22]. Вторая тумбочка была пуста. Во второй комнате стояла узкая кровать без простыней и подушек. Стейси вошла и открыла шкаф. Пустой. Больше никакой мебели в комнате не было.

Констебль вошла в ванную комнату и осмотрелась. Ни на полке, ни на краю ванны не было ничего, что говорило бы о присутствии в доме женщины. Она проверила стоки в поисках длинных волос, но ничего не обнаружила. В ведре для мусора тоже ничего не было.

Если Джеффри Данн когда-то и женился во второй раз, то сейчас никаких следов этой женитьбы не осталось. Было совершенно ясно, что мужчина живет один.

Прежде чем спуститься, Стейси сверху осмотрела задний двор. Огороженное с двух сторон изгородями, пространство было лишено какой-либо растительности и было покрыто наполовину плиткой, наполовину гравием. Она не увидела никаких сараев или коробов для садовых инструментов, которые стоило проверить.

Спустившись, Стейси обнаружила Данна сидящим в холле, с кружкой кофе в руках.

– Спасибо вам за сотрудничество и за…

– Я ушел не потому, что моя дочь заболела, – сказал мужчина, поворачиваясь к ней. – Джесси родилась уже больной. И я все время был рядом с женой – общался с докторами и специалистами. Врачи сделали бедняжке все возможные тесты, чтобы понять, что с ней: анализы крови, сканирование, МРТ и все остальное…

– Так почему же вы…

– Когда мы впервые узнали о болезни Джесси, мы с женой были единой командой и помогали друг другу справиться со страхом и тревогой. Но постепенно Керри стала удаляться от меня, стала пытаться бороться в одиночку. Как будто она обняла Джесси и больше никому в ее объятиях места не было… – Данн печально улыбнулся. – Понимаю, что могу выглядеть в ваших глазах эгоцентристом, но это не так. И я вовсе не претендовал на внимание со стороны жены. Я просто хотел помочь им обеим, но не мог достучаться ни до одной из них. Это медленно убивало меня, и в конце концов я сдался.

Замолчав, он посмотрел на Стейси – в его глазах она ясно увидела боль утраты.

– Так что теперь вы понимаете, что ушел не я. Моя жена ушла гораздо раньше.

Глава 23

Сол Корделл выехал на М5 с М6, идущей вокруг Вест-Бромвича, в десять минут одиннадцатого.

Он все еще не мог решить, как относиться к смерти отца.

С того момента, когда ему позвонила мать и рассказала о его жестоком убийстве, прошло уже почти двадцать четыре часа. То, как отец умер, заставило Сола ужаснуться. После этого он ощутил злобу к придурку, который посмел сделать такое с его отцом, но при этом почувствовал, что эмоции на этом не закончились. Настоящее осознание должно проникнуть в его душу позже. И вызвать слезы, сожаление и печаль.

Сол подумал, что, может быть, какая-то часть его души успела окаменеть. И надеялся, что так и случилось на самом деле – ведь сейчас его пациенты казались ему дороже, чем собственный отец.

– Не торопись, – велела мать, подчеркнув, что сделать уже ничего нельзя.

И Сол не стал торопиться.

После телефонного звонка он много часов просидел в темноте, ожидая наступления хоть какой-то реакции. А когда наконец что-то почувствовал, за окном взошло солнце, и он отправился на работу.

Перезвонив матери, Сол узнал, что она только что отослала офицера по связям с семьей. Он мрачно улыбнулся. Ну конечно, а как же иначе. Его мать с трудом переносила присутствие на кухне, которую она создала практически с нуля, даже членов семьи – а здесь речь идет о чужом человеке…

В операционную университетской клиники Королевы Елизаветы в Глазго Сол вошел спокойным, сосредоточенным и готовым к работе.

На утро была назначена лапароскопическая нефректомия[23] у женщины сорока четырех лет от роду. Процедуру, которую полагалось делать через небольшой разрез, осложнило сильное кровотечение, и для того, чтобы извлечь почку, ему пришлось сделать полостной разрез.

Во второй половине дня Сол ассистировал своему учителю, доктору Флинту, который провел трансплантацию почки девятилетней девочке.

Он ни за какие коврижки не пропустил бы эти операции, и его мать это понимала. Она всегда его понимала. Иногда даже слишком хорошо.

Сол знал, сколько раз она прощала отцу его интрижки на стороне, чтобы сохранить семью. И ему не хватило мужества сказать ей, что все ее жертвы были бесполезны. У него с детства не осталось ни одного воспоминания, связанного с отцом. Конечно, тот всегда присутствовал где-то на заднем плане, но главную роль в жизни Сола всегда играла его мать.