Роковой круиз

В обычной жизни Трейси часто выпивала по полгаллона воды в день. Оливия и Кэмми не так остро ощущали последствия рациона в четыре унции. В случае с Кэмми это, возможно, объяснялось молодостью. Но Трейси знала, что должна экономить силы. Никого ни к чему не принуждая, она каждые четыре или пять часов решительно отходила от штурвала, и ее место занимали Кэмми или Оливия. Хотя Трейси очень хотелось восстановить контакт с дочерью, она усилием воли останавливала себя. Кэмми должна осознать и принять факт своего биологического происхождения. То, как уродливо и безжалостно был сорван покров с хрупкой и ревниво оберегаемой тайны, вполне соответствовало духу этого кошмарного плавания. Трейси надеялась — быть может, совершенно безосновательно — что через какое-то время, когда им уже ничто не будет угрожать, они смогут проанализировать все выпавшие на их долю испытания.

Кэмми продемонстрировала больше эмоциональной зрелости, чем ожидала Трейси. Но у нее никогда прежде не возникало необходимости проявить себя с этой стороны, поэтому Трейси оставалось только молиться и надеяться. Как мать, она не могла повлиять ни на упрямство Кэмми, ни на ее вполне естественную отчужденность. Мир, привычный Кэмми, вдруг резко изменился. Должно пройти некоторое время, прежде чем она поймет: эти перемены не оказали никакого воздействия на глубинную сущность ее личности. Трейси попыталась представить себе, как бы отреагировала она сама, получив подобную информацию. Стремясь быть объективной, Трейси вынуждена была признать, что, хотя ее поведение и не отличалось агрессивностью, тем не менее она наверняка создала бы внутри себя некоторое пространство, чтобы укрыться в нем, как это сделала Кэмми.

Трейси винила во всем не своего ребенка, а Оливию.

Она старалась не думать, что ее ждет через час и что принесет ей новый порыв ветра. Никогда еще она так остро не ощущала одиночество, напоминая самой себе последний глоток воздуха в безвоздушном мире. Одна из ее подруг... если быть до конца честной, наверное, умирает. Что касается другой подруги, то дружба с ней, скрепленная ранее уникальными узами, уже умерла. Отношения с ее ребенком подключены к аппарату искусственного жизнеобеспечения. Нет никакой гарантии, что их обнаружат, прежде чем... прежде чем станет слишком поздно. И энергетические батончики, которые она сжимает в руке. Три крохотных кусочка сегодня на рассвете она скормила Холли вместе с утренней порцией воды. Оставшуюся часть батончика съела сама.

Еще два батончика предназначены для Кэмми.

Кэмми должна выжить.

ДЕНЬ СЕМНАДЦАТЫЙ

— Что это было? — воскликнула Кэмми.

Трейси пошевелилась, но не нашла в себе сил ответить.

— Мам, я что-то почувствовала, как будто на «Опус» накатилась большая волна.

— Тогда поднимись и посмотри. Поднимись на мостик.

— Оливия наверху?

— Нет.

— Там никого нет?

— Нет.

— Тогда... что ты делаешь здесь? — Кэмми удивленно смотрела на мать.

— Я умираю. Я не спала... уже много времени. Поэтому заткнись и дай мне поспать.

— Мы идем под парусом. Мы можем в любой момент на что-нибудь напороться.

— Я слишком устала. Оставь меня в покое, — пробормотала Трейси.

— Вставай, мама. Я действительно что-то почувствовала.

Трейси скатилась с нижней койки и выбралась наверх,

Кэмми последовала за ней.

Не веря своим глазам, они смотрели на огромную волну, поднятую прошедшим мимо них сухогрузом — этой горой, двигающейся со скоростью реки.

— Кэмми, ракетницу! Скорее! — скомандовала Трейси. — Он нас уже не раздавит. До него, наверное, ярдов двести. Но, может быть, у них кто-нибудь несет вахту на корме. Давай сюда радио!

Кэмми запускала в воздух ракету за ракетой, пока у нее не осталась только одна упаковка из шести ракет. Трейси встряхнула радиоприемник, который упорно отказывался оживать, и завопила:

— Это яхта «Опус»! Мэйдэй! Мэйдэй!.. Батарейки сели, Кэмми!

Кэмми помчалась за новой упаковкой. При свете аккумуляторного фонаря они вытряхнули из приемника старые ба-тарейки и вставили свежие.

— Это яхта «Опус»! Мэйдэй! Мэйдэй!.. Вы слышите нас?

После бесконечной паузы из приемника донеслись гортанные звуки.

— Английский! — заверещала Трейси. — Anglais! Nous etes Opus! Vir sind der Opus[80] !Кэмми, это немецкий? Он говорит по-немецки? — Тот же голос, только тише, похоже, диктовал какие-то цифры, координаты.

— Дай его мне. — Кэмми вырвала у нее приемник. — Мэйдэй! Мэйдэй! Ведь это все понимают. Почему он не реагирует?

— Бога ради, Кэмми, ты думаешь, что произнесла это лучше меня? Мы их слышим, а они нас — нет! — воскликнула Трейси. — Понятия не имею, почему не срабатывает связь. Мы должны быть на одной частоте!

— Ты права, но я не могу с этим смириться! — яростно вскрикнула Кэмми и разразилась сухими рыданиями без слез. — Я бы вдребезги разнесла эту долбаную штуковину, но у нас, кроме этой хрени, больше ни фига нет!

Вдвоем они смотрели вслед удаляющимся и уменьшающимся огням сухогруза. Наконец корабль исчез, как будто скрылся за краем земли. Кэмми подняла голову и посмотрела на мостик.