Роковой круиз

Смерть была настоящим кошмаром. Но если бы у них было достаточно еды и воды, то, следуя примеру Ленни, они бы продолжали бороться. Им перепадали крохи удачи. Ветер и течение сняли яхту с мели. Трейси сшила парус. Даже инцидент с во-оруженными пиратами, которым они смогли противостоять, явился своего рода победой, хотя и жалкой. Но злобная стычка между Холли и Оливией, боль, недоумение и самоустранение Кэмми, откровенное недоброжелательство Оливии — все это вместе было уже слишком.

Мимо проплывали суда и пролетали самолеты. Однако в безбрежной пустыне невозмутимого океана они как будто стали невидимыми. Им нечего ожидать, кроме конца. И если между настоящим моментом и концом что-либо произойдет, то это наверняка будет что-то страшное.

Когда Трейси проснулась, был уже вечер.

Холли и Оливия накануне поссорились.

За всю свою жизнь она еще ни разу так долго не спала. Ее рука все еще болела от пощечины, которую она отвесила Оливии. Трейси размышляла: «Я не хочу в туалет, не хочу чистить зубы, есть миндаль. Мне уже все равно». В этот вечер она не встала к штурвалу и даже не помнила, как легла на сундуки, положив под голову спасательный жилет. И пока Трейси спала, мимо проскользнули берега Ямайки. Вероятно, это было к лучшему. Даже если бы кто-нибудь из них и увидел остров, у них все равно не хватило бы умения, чтобы к нему подойти. Проплывший мимо берег был практически необитаем — сплошные предательские скалы и отмели.

Кэмми размышляла приблизительно так же.

Вести яхту... Куда? Пить воду... Зачем? Употреблять пищу, которую ее тело, возможно, даже не успеет переварить?.. Она подумала о приговоренных, которым каким-то образом удается абстрагироваться и съесть последний обед. «Я бы попросила наркотик», — подумала Кэмми. Она часто задумывалась о том, могут ли люди чувствовать, что они в последний раз занимаются любовью? Могут ли они знать, что больше никогда не увидят своих родителей? Догадывался ли папа, что он последний раз целует ее? Все, что должно случиться с ней в этой жизни, наверное, уже случилось, размышляла Кэмми. Но ей нужно было подняться и найти Трейси. В любом случае она обязана это сделать. Она назвала Оливию своей настоящейматерью. Она ступила на тонкий лед и разбила сердце своей матери. Если ей и в самом деле предстоит умереть, она должна снять с души груз стыда за эти два слова.

Холли полулежала на койке, потому что ей было тяжело дышать. Это был медленный и мучительный пррцесс. Она чувствовала, как ее грудная клетка наполняется и опустошается со звуком, напоминающим звук мелкой гальки, пересыпаемой из стакана в стакан. Ей часто приходилось слышать этот звук в больнице, в тихих палатах, на дверях которых были приколоты бумажки «Не реанимировать». Но лежавшие в этих палатах люди чаще всего были старыми; этих пациентов окружали близкие, долгие годы их любившие и о них заботившиеся. А если они были одиноки, медсестры старались обходиться с ними особенно ласково и, как могли, утешали, успокаивали. Она знала, что умирать не больно и не страшно. Смерть, как ни странно, несла приятное освобождение. Во всяком случае, так рассказывали те, кто вплотную приближался к смерти и был источником легенд о манящих огнях и торжественном вступлении во вполне реальное и осязаемое королевство. Неужели и в самом деле оно существует? И пустят ли в него человека, последним поступком которого было ошибочное убийство чьего-то сына?

Оливия жевала кофейный батончик, запивая его мерзкой водой из крана. Она ощущала тошноту и слабость. Ее живот над плавками купальника стал дряблым. Она решила больше не выходить и не открывать дверь каюты. Пусть они все ее хорошенько попросят. Она выживет им назло. Ей было горько осознавать, что она породила эту маленькую Иезавель[82] принеся себя в жертву и претерпев все муки. А то, что даже Трейси на нее напала, вообще было непостижимо. Что ж, она получила горький урок. Никому, никому нельзя доверять. В Европе эти большие, толстые, шумные американские женщины — постоянный объект шуток. Оливия другая. Она никогда не была одной из них. Ее можно было сравнить с ребенком, случайно подброшенным эльфами в крестьянскую семью. Может, когда-нибудь Камилла разыщет ее. Оливия благосклонно примет ее и предупредит, чтобы она никогда больше не связывалась с дураками.

Когда солнце село, Трейси и Камилла встретились у двери своей каюты. Трейси, несмотря на всю глубину охватившей ее апатии, знала, что по-прежнему остается матерью, а значит, должна сделать все, чтобы вернуть себе свое дитя. Камилла же, которая помнила, что до сих пор единственным по-настоящему безопасным местом на земле для нее была родительская постель, искала свою мать.

Обменявшись настороженными взглядами, они не упали друг другу в объятия. Но, когда Кэмми открыла рот, пытаясь что-то сказать, Трейси прижала к своим губам палец. Даже если это последнее, что ей предстоит сделать, она не позволит Оливии подслушать, как они с дочерью говорят о вещах, которые касаются только их двоих и семьи Кайлов.