Роковой шаг

Я знала, что за замком Хессенфилд неотрывно следят с тех пор, как якобиты после отступления Претендента, были окружены и осуждены.

Лорда Хессенфилда тоже допрашивали; какое-то время его жизнь висела на волоске, потом его оставили в покое.

Эмма писала:

«Моя дорогая сестра!

Все в замке изменилось. Наш дорогой дядя умер. Ты можешь догадаться, какой здесь был переворот, и теперь у нас новый лорд. Увы, мое присутствие здесь ему нежелательно. Он — сын одного из наших дядей, младшего брата дорогого лорда Хессенфилда, все братья которого были казнены… так что титул и владение перешли его племяннику.

Поскольку я не могу здесь остаться, я чувствую, что моя жизнь рушится. Вернуться во Францию невозможно. Я не нужна своей матери. У нее новая семья, пасынки. Нет, я не выдержу этого. Благодарю Бога и нашего отца, что не нуждаюсь в деньгах. Я чувствую себя лишенной всего… одна, без семьи и друзей. Я часто думаю о моей маленькой сестре, единственной родственнице, которая у меня здесь есть.

Дорогая Кларисса, можно ли мне приехать к тебе и побыть немного, пока я не решу, что мне делать».

Когда я читала письмо, вошла Жанна.

— Что такое, дорогая? — спросила она. — Вы выглядите немного рассеянной.

— Я получила письмо от сестры. Жанна нахмурилась.

— И что? — тихо спросила она.

— Она хочет приехать и ненадолго остаться у меня.

— Но вы только что вышли замуж и хотите побыть вдвоем с мужем.

— Это моя единокровная сестра, Жанна.

— Почему она хочет приехать?

— Много чего случилось там. Мой дядя умер, титул и замок перешли к его племяннику. Очевидно, произошли изменения, и Эмма поняла, что стала неугодной. У нас в лондонском доме и за городом полно свободных комнат. Конечно, она должна приехать. Может быть, она выйдет замуж, если приедет в Лондон. Там у нее почти нет возможности встречаться с людьми. Там их интересует только одно — как бы посадить Якова на трон.

Жанна щелкнула языком.

— Тратят время на глупые заговоры вместо того, чтобы жениться и завести кучу ребятишек, Я засмеялась.

— Я расскажу Лансу и узнаю, что он думает об этом, — сказала я.

Мне заранее было известно, что он скажет: «Конечно, твоя сестра должна приехать».

Итак, я написала ей, что она может приехать в любое время.

* * *

Мы с Лансом приехали в Лондон через неделю после свадьбы. Я была очарована Лондоном. Мне нравился городской дом Ланса с его высокими окнами, которые пропускали максимум света, и его большими опрятными комнатами. После Эндерби он казался полным воздуха и приветливым — счастливым домом.

Мое восхищение всем увиденным стало для Ланса источником удовольствия. Он полностью посвятил себя мне. Он хотел показать мне Лондон, этот город контрастов; я никогда не думала, что такое место существует, ведь раньше мои визиты в Лондон были короткими. Я поражена была тем, что богатство и роскошь соседствовали с бедностью и запустением. Я хотела дать милостыню каждому нищему, которого видела, и всякий раз, когда цветочница пересекала мой путь, я покупала у нее всю корзину. Продавцы цветов всегда вызывали во мне горькие воспоминания.

Мы часто ходили в театры. Один был на Друри-лейн, другой, под названием Новый театр, на Португал-стрит; еще был театр и опера у сенного рынка. Ланс любил оперу и хотел, чтобы я разделяла его вкусы. Эти дни были невообразимо волнующими, полными новых впечатлений.

Мы занимали места, предназначенные для высшего общества, и часто зрители казались мне интереснее, чем пьеса. После первого акта кто-нибудь из театральных служащих обходил зрителей и собирал плату за места, что было для многих сигналом улизнуть — не потому, что им не нравилась пьеса, просто они не хотели платить за свои места. Ланс сказал, что есть множество любителей приходить на первые акты, потом они уходят в кофейни, где со знающим видом обсуждают пьесу и называют себя завсегдатаями театров.

Лакеи, которые пришли в театр вместе со своими господами, занимали галерку, где места были бесплатными, и как ни странно, часто именно они становились самыми шумными зрителями, выражая свое удовольствие или, чаще всего, недовольство.

— Хотя они и не платили за свои места, — заметил Ланс, — но считают, что имеют право возмущаться пьесой, а это свидетельствует о том, что чем больше люди получают, тем больше они требуют. Удивляюсь, почему они не просят, чтобы им заплатили за место, на котором они сидят.

Ланс интересовался людьми, но его отношение к ним было ироничным и даже циничным. Он искал в них что-то скрытное за фасадом, и я не сомневалась, что он часто бывал прав в своих суждениях. Когда я жалела какого-нибудь бедного бродягу на улицах, Ланс уверял, что его скорбный вид составляет часть его игры.