Роковой выбор

Я всегда придерживалась этой традиции, даже обосновавшись в Голландии, и этот день всегда проходил у меня в уединении и молитвах.

В этом году в день смерти деда я тоже постилась, была одета в черное и молилась в своей комнате, когда вошел Уильям.

При виде моего траурного платья на лице у него отразилось раздражение.

– Довольно всего этого. Сегодня вечером при дворе прием и торжественный ужин. Вы должны быть на нем.

– Но я пощусь в этот день, – отвечала я, – ведь это годовщина смерти моего деда.

– Я же сказал: довольно всего этого. Снимите ваше черное платье и наденьте самое нарядное, какое у вас есть.

Я слушала его, не веря своим ушам.

– Я не могу, – сказала я.

– Я не хочу слушать никаких возражений. Вам нельзя оставаться в трауре.

– В Англии… – начала я, – мы всегда…

– Вы сейчас не в Англии.

– Но и здесь тоже, – возразила я.

– Я еще раз повторяю вам: я желаю, чтобы вы вместе со мной присутствовали на ужине. Не должно быть никакого намека на траур. Понятно вам?

В этот момент вошли Бетти Селбурн и Анна Трелони. Я поняла, что муж заранее послал за ними.

– Принцесса должна быть готова через час, – сказал он. – Принесите ее самое роскошное платье.

Он вышел.

– Но ведь сегодня же памятный день, – сказала Бетти.

Анна взглянула на меня вопросительно.

– Что угодно вашему высочеству? – спросила она.

Несколько мгновений я колебалась. Потом я сказала:

– Принесите платье и помогите мне одеться.

Я видела, что Анна рассержена, а Бетти уже думала, как она напишет об этом домой. Скоро там узнают, что меня вынудили пренебречь днем памяти моего деда.

Я чувствовала какое-то оцепенение, пока они помогали мне одеваться, но, когда принц явился, чтобы отправиться со мной в Гаагу, я была готова.

Я хорошо помню, как я сидела за столом и передо мной менялись блюда. Я не могла проглотить ни куска. Меня душила скорбь… скорбь по моему деду, убитому с такой жестокостью, и… и обида на мужа, который обходится со мной как с рабыней.

Я презирала себя и ненавидела Уильяма. Я знала, что было у него на уме. Он хотел показать всем, что я полностью подчинена ему и всегда и во всем буду покорно исполнять его волю. Уильям был устремлен в будущее.

Я долго не могла простить ему этого.

Мне следовало быть благодарной судьбе за возможность вести уединенную жизнь. Я научилась видеть то, что ранее было от меня скрыто, стала лучше понимать себя и других.

У меня вошло в привычку рано удаляться в мои собственные покои, где я могла подолгу молиться или читать духовные книги, которыми меня снабжал доктор Ковелл. Как и доктор Кен, он был против того, чтобы я обратилась к более пуританскому голландскому протестантству, которое, по их мнению, мне старался навязать Вильгельм.

Однажды вечером, когда я сидела за книгой, вошла Анна Трелони и сказала мне, что прибыл курьер от мужа, настаивающий на немедленной встрече со мной.

Его привели ко мне.

– Герцог Монмутский, – сказал он, – находится во дворце в Гааге. Принц просит, чтобы вы немедленно отправлялись туда.

– Я увижусь с ним утром, – сказала я. – Я собираюсь ложиться спать.

– Ваше высочество, но принц сказал, что я не должен возвращаться без вас. Он желает, чтобы вы надели парадный туалет и явились к нему во дворец.

Я вспомнила тот, другой случай, когда мне пришлось снять траур по приказанию мужа.

Отказаться сейчас? Но я не могла. Я не смела. Что бы он сделал, если бы я отказалась? Привез бы он Джемми сюда? Приехал бы он сам? Мне очень хотелось увидеть Джемми.

Я колебалась недолго. Я велела посланному подождать внизу и сказала, что скоро буду готова.

Когда мы прибыли, я застала Джемми с Уильямом. Как чудесно было вновь встретить его! Мы оба забыли про все церемонии. Мы расцеловались, и он крепко сжал меня в объятьях.

– Моя маленькая кузина, – сказал он. – Какая радость снова видеть вас!

– Джемми, – бормотала я, – милый Джемми.

– Дайте мне взглянуть на вас. Да вы стали настоящей красавицей. Вы должны гордиться ею, Уильям.

Уильям не ответил, а я даже не взглянула в его сторону.

– О, Джемми!.. – начала я.

Он сжал мне руку.

– У нас будут тысячи возможностей поговорить.

Мы ужинали вместе. Уильям был очень любезен с Джеймсом. Он редко бывал так любезен с кем бы то ни было, и меня это удивляло, поскольку оба они были претендентами на один и тот же трон. Джемми был так хорош собой, так обворожителен. Он умел привлекать сердца, и у него, наверно, было много сторонников. Он был надеждой протестантов – или, по крайней мере, – одной из надежд. Удастся ли ему избавиться от клейма незаконнорожденности?

Дружелюбие Уильяма должно было быть вызвано какими-то тайными причинами, но тогда мне не хотелось об этом думать. С меня было уже довольно и того, что Джемми был со мной.

Уильям настаивал, чтобы Джемми на время своего визита занял апартаменты, достойные герцога Монмутского, и предложил дворец принца Мориса.

Глаза Джемми блестели от удовольствия. Я знала, что больше всего он бывал доволен, когда с ним обращались с почтением, подобающим его рангу.

– Дайте мне знать, какая прислуга вам понадобится, – сказал Уильям, – и я об этом позабочусь.