Роковые девчонки из открытого космоса

Нет, это Солнце Ра[67]. А ты думал, кто? Ты, Мой честолюбивый маленький астероид, будешь крутиться по орбите вокруг Марса, пока Я не скажу тебе, что можно заняться чем–то другим. Может, 150 тысяч земных лет, а может, и 1,4 миллиона. Зависит от Моего настроения. Поэтому даже не думай. Никаких необъявленных наездов на Земляшку–какашку. Я отвечаю за эту всю–ленную, и ты об этом не забывай.

— Да, Господи, — вздохнул Эрос. — Как скажешь, Господи. Господи? Господи? Ты тут?

Едва удостоверившись, что Бог отвалил, Эрос принялся непокорно ерзать — и ерзал, и дрыгался, и колотился. Боже чможе. Он наберет ускорение для побега, даже если это будет последнее, что он наберет.

§

Тук тук.

— Это дверь? — Торкиль толкнул Тристрама. Близнецы уютно устроились в огромном кресле, набитом полистироловыми бобами — оно стояло на бежевом ковре гостиной. Прежние домовладельцы, вероятно, очень гордились этим ковром, поскольку примерно на фут натянули его на стены, а выше начинались дешевые деревянные панели. Джейк возлежал на другом подлинном артефакте семидесятых — комковатой софе цвета грязи, такой бесформенной и податливой, что к концу вечера люди нередко обнаруживали, что уже неким образом соскользнули вместе с большинством подушек на пол. Украшения и обстановка гостиной — дань мучительному дурновкусию предыдущего поколения — всегда служила нынешним обитателям дома главной приманкой. Тристрам выдохнул долгую струю дыма. Подался вперед и поставил самодельный бонг — пластиковую бутылочку из–под сока, заполненную мутно–бурой водой — обратно на кофейный столик. От движения бобы под ним зашевелились и зашуршали. Славный какой звук, подумал он.

Дверь? Дверь. Двееерь. Слово проплыло по воздуху осенним листиком и крайне лениво вторглось в воздушное пространство Тристрама. Двеееерь. Двеееерь. Его радар что–то нащупал. Бип бип бип. Диспетчерская башня, однако, несколько пребывала в смятении. Она приказала слову зайти еще на один круг, пока им кто–нибудь не сможет заняться. Двееерь. Двееерь.

Когда репетиция завершилась, мальчики сложили инструменты у стены и принялись использовать гостиную по ее прямому назначению — гостить. Работал телик. Без звука. Они посмотрели, как по экрану пляшет и беззвучно поет Фред Астэр[68]. В качестве звуковой дорожки они использовали последний компакт «Трех» — группы с ровно двумя членами. Мальчики тягали шишки. Кроме того, Джейк листал последний номер «По барабану», а Тристрам и Торкиль отрабатывали странные рожи, пользуясь друг другом, как зеркалом. Ни девочек, ни Игги не было видно уже много часов.

Похоже на много часов, во всяком случае. Иногда часов как бы не наблюдаешь. Ну сами понимаете. Когда обдолбан. Это не плохое. Чувство. Но ты. Теряешь нить. Э–э, дорожку. Дорожку. Ага. Иногда.

Тук тук.

Дверь. Диспетчер в голове Тристрама наконец поставил кофе, отложил косяк и посмотрел на экран. Дверь! Ну конечно же. Тристрам перевел взгляд на Джейка.

— Это дверь? — спросил он. От распростертой фигуры на бурой софе ответа не поступило. — Джейк?

— Нееенннаааюууу, — протянул Джейк, шевеля только губами. — Смотря что ты имеешь в виду под дверью

. Дверей есть много. Есть от–двери–к–двери. Есть двери внутри. Есть двери наружу. Есть задверья и преддверья. Потом, наконец, есть «Двери»[69].

— Я прикидываю, окон есть больше, чем дверей, — провозгласил Торкиль, зачем–то указуя на потолок. — Есть окна возможности. Есть окна души. Есть окна в мир. Есть «Окна Майкрософта».

— Ага, — возразил Тристрам. — Но они все это сперли у, сам знаешь…

— Кого? — спросил Торкиль.

Тристрам пусто посмотрел на брата. Что кого? О чем он говорит?

Тук тук.

Джейк вдохнул поглубже.

— ИГГИ! — завопил он. Миг помедлил, чтобы собрать побольше энергии. — ДВЕРЬ!

— Это ебицки смешно, — возмутился Тристрам, минуту поразмыслив. — Игги внизу. Он тебя никогда не услышит.

— Попробовать стоит, — пожал плечами Джейк. — Ему нужно делать зарядку. ИГГИ! ИГГИ!

— Блин, парни, вы безнадежны, — проворчал Тристрам, выбираясь из бобов и влачась к коридору. — Ебицкие стазибазифобы.

— Я знаю, что это значит, — крикнул ему в спину Джейк. — Это боевые слова. И если я когда–нибудь преодолею свое отвращение к вставанию и перемещению, я тебе двину.

Тристрам величественно махнул двери:

— Сезам, откройся! — вскричал он.

Там стоял Джордж.

— Ё, Джордж. Чё стряслось, мужик?

— Они приземлились, — ответил Джордж. Лицо его светилось. — Я же говорил.

Тристрам уперся взглядом в Джорджево пузо. Он мог наглядно себе представить, как оно скатывается с ножек–палочек и весело подскакивает вдоль по улице.

— Кто приземлился? — спросил он.

— Чужие.

Взор Тристрама снова переполз на лицо соседа.