Читаем Роковые девчонки из открытого космоса полностью

— У меня такая вот теория, — заметил он, когда она вошла и уселась рядом на кровать. Затем нагнулся и натянул носок. Большой палец высунулся в дыру. Джейк принялся рассматривать его так, будто никогда в жизни не видел большого пальца. По правде сказать, Джейк, серийный сердцеед расслабленного пошиба, игривый повеса ньютаунского мира, был совершенно сражен. А кроме того — смятен, как черт. Он занимался с нею сексом? И забыл? — Знаешь, как, типа, один носок из пары всегда пропадает? — вот что заметил он. — Так вот, я уверен, что все одиночные носки всасываются в черную дыру где–то в пространстве. И черная дыра выдувает их на какую–то далекую планету, где у всех обитателей — только по одной ноге.

— Это правда, — подтвердила Бэби. — Планета возле Арктура. Один мой знакомый на ней бывал. Рассказывал, что там каждую неделю устраивают носочные танцульки[79]. Рычаг передачи в своих космолетах они двигают носами, которые у них крайне длинные, а в «Вертуна»[80] играют по особым правилам. Насчет носочного гамбита совесть их не мучает, поскольку они прикидывают, что если сами могут обходиться одной ногой, остальная всюха может обходиться одним носком.

Джейк поднял голову и присмотрелся к ней. Вроде не шутит. Она в ответ посмотрела на него. Город Встречающихся Взглядов. Джейку примстилось, что у него пылесосом высасывают глазные яблоки. С немалым усилием он втянул зрение обратно и применил его к ботинкам, которые теперь с сугубым сосредоточением зашнуровывал. Бэби нравилось, как его жилистые мускулы работают под веснушчатой кожей на длинных руках, как прыгают и подскакивают здоровые свалявшиеся трубы волос у него на голове, когда он ею двигает. С его же стороны, жаркое желанье выжигало в мозгу марихуанный туман. Бэби прочла как его желание, так и неловкость и сама себе улыбнулась.

— Что смешного, космическая девочка?

Джейк выпрямился. Рука его пустилась в нехарактерно нервную разведку куда–то в округу ее руки. Ненадолго зависла, но, похоже, не работало шасси. Давай, подумал он, выпускай колеса, ты можешь. К этому времени оба они уже смотрели на его руку. Как можно индифферентнее он включил задний ход и спилотировал руку обратно на базу, где тягач немедленно уволок ее в ангар джинсового кармана.

Блядь! И что теперь?

Джейк истово верил в терапию отвлечения.

— Знаешь, — сказал он, обращаясь непосредственно к ее необычайно целовабельным губам, — я как–то покурил такого невероятного гашиша. Сначала я думал, что я — Бог.

— Ты совершенно на Него не похож, — перебила Бэби, не очень понимая, почему он не может высказать то, что у него на уме, в особенности потому, что на нем у него столь безошибочно она сама. — Честно. Я знаю Бога. Поверь мне. Совершенно никакого сходства. — И слава Богу, так сказать, подумала она. С ними двоими ей не справиться.

Она знает Бога? Джейк пораскинул мозгами над смыслом этого замечания. Она не может быть «заново рожденной», правда? Заново рожденные — такая морока. Их никогда не затащишь в постель, и, по его опыту, в ресторанах их вкус оставлял желать лучшего. Но он отказывался верить, что она заново рожденная. Во–первых, если б так, на ней были бы трусики.

А к заключению, что трусиков на ней нет, Джейк пришел, пока нагибался завязать шнурки. Он заметил, что она сидит довольно ненапряжно для человека в такой короткой юбочке, и, э–э, в общем случайно поднял снизу взгляд и поймал клочок плоти. Довольно жутко, на самом деле, если теперь вдуматься. Без волос и, на самом деле, похоже, вообще без чего бы то ни было. Барбирама. Нет, невольно передернуло его. Это смешно. Он не осмелился таращиться или чего–то. Вероятно, она — из тех цып–извращенок, которые бреют себе лобки. Конечно же.

Что это за дела с заново рожденными, кто такая Барби и что такое, ко всей преисподней, трусики? — про себя недоумевала Бэби.

Джейк отбросил религиозную проблему в корзину «слишком трудно» и начал заново:

— Короче, — наобум сказал он. — Я понял, что я не Бог, но у меня было такое чувство, что кем бы Бог ни был, Он пытается со мной поговорить. И тогда я увидел, что Бог… Бог… э–э, в общем, Бог — это чужой. — Он помедлил для пущего эффекта. — Чужой женского пола.

Какая херня, подумала Бэби. Интересно, что он хотел сказать перед тем, как решил произвести на меня впечатление.

Уилма Флинтстоун[81] — вот что он хотел сказать. Ему было видение Бога в облике Уилмы Флинтстоун. Это производило впечатление на других девчонок, но Джейк не был уверен, что сработает на Бэби. Что это вообще за имя — Бэби?

— Ну что, пойдем? — предложил он.

Достигши гостиной, они обнаружили, что близнецы перекидываются между собой картонкой из–под «биг–мака», будто воланом.

— А где Ляси и Пупсик? — спросила Бэби.

Тристрам поморщился. Торкиль скорчил рожу.

— Пупсик внизу с девчонками, — пробурчал он. — А Ляси, э–э, как бы пропала.

Бэби пожала плечами. Она достаточно хорошо знала Ляси, так что не беспокоилась. И совершенно не жалела, конечно, что Джейк достался только ей.

— Вы идете или как?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Диско 2000
Диско 2000

«Диско 2000» — антология культовой прозы, действие которой происходит 31 декабря 2000 г. Атмосфера тотального сумасшествия, связанного с наступлением так называемого «миллениума», успешно микшируется с осознанием культуры апокалипсиса. Любопытный гибрид между хипстерской «дорожной» прозой и литературой движения экстази/эйсид хауса конца девяностых. Дуглас Коупленд, Нил Стефенсон, Поппи З. Брайт, Роберт Антон Уилсон, Дуглас Рашкофф, Николас Блинко — уже знакомые русскому читателю авторы предстают в компании других, не менее известных и авторитетных в молодежной среде писателей.Этот сборник коротких рассказов — своего рода эксклюзивные X-файлы, завернутые в бумагу для психоделических самокруток, раскрывающие кошмар, который давным-давно уже наступил, и понимание этого, сопротивление этому даже не вопрос времени, он в самой физиологии человека.

Дуглас Рашкофф , Николас Блинко , Николас Блинкоу , Пол Ди Филиппо , Поппи З. Брайт , Роберт Антон Уилсон , Стив Айлетт , Хелен Мид , Чарли Холл

Фантастика / Контркультура / Киберпанк / Научная Фантастика / Проза
Норма
Норма

Золотые руки переплавлены, сердце, подаренное девушке, пульсирует в стеклянной банке, по улице шатается одинокая гармонь. Первый роман Владимира Сорокина стал озорным танцем на костях соцреализма: писатель овеществил прежние метафоры и добавил к ним новую – норму. С нормальной точки зрения только преступник или безумец может отказаться от этого пропуска в мир добропорядочных граждан – символа круговой поруки и соучастия в мерзости."Норма" была написана в разгар застоя и издана уже после распада СССР. Сегодня, на фоне попыток возродить советский миф, роман приобрел новое звучание – как и вечные вопросы об отношениях художника и толпы, морали и целесообразности, о путях сопротивления государственному насилию и пропаганде.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Владимир Георгиевич Сорокин

Контркультура