Роксолана и Султан

Ненадежное счастье

Пока не подралась с баш-кадиной, у Роксоланы были хотя бы Фатима и Гюль, но после того как и они попрятались по щелям, не рискнув заступиться за девушку, когда налетела взбешенная Махидевран, Роксолана поняла, что доверять прежним подругам нельзя. Но и ссориться с ними тоже. Гарем – место темное, сколько бы в его коридорах и комнатах ни горело светильников. Роксолана уже знала, что в лабиринтах гарема можно исчезнуть мгновенно и навсегда. Пока ее спасал только интерес султана, но стоило бы Повелителю предпочесть другую или просто не позвать Роксолану, гарем показал свою силу незамедлительно. Рабыня всегда зависит от милости или немилости хозяина, которого ей, однако, полагалось любить.

Когда вернулась от Повелителя после разборок с Махидевран, Фатима и Гюль осторожно приглядывались, пытаясь понять, чем закончился разговор. Роксолана ничего говорить не стала, взяла кумган и отправилась во двор смывать кровь с лица и рук. Вместе с кровью нужно смыть и слезы. Она была даже рада, что обе рабыни не поспешили следом, потому что показывать эти слезы вовсе не хотелось.

Но в гареме слухи распространяются быстрее ветра, за ней во двор тут же вылетели и Фатима, и Гюль:

– Госпожа, давайте мы вам поможем. Или вообще лучше помыться в хамаме, там тепло со вчерашнего дня.

Роксолана вздохнула, вот это обращение «госпожа» лучше всего остального показало границу, огромный ров, который пролег между ней и вчерашними подругами. Устало протянула кумган Фатиме:

– Полей мне на руки, умоюсь.

– Конечно, госпожа. Гюль, принеси чем вытереться!

Не успела вернуться в свою комнату, как пришла, шаркая подошвами, лекарка, принесла мази. Внимательно осмотрела раны, нанесенные Махидевран, покачала головой с седыми, выбившимися из-под платка волосами:

– Как тебя сильно поцарапали. Но это все быстро заживет. Сейчас пощиплет немного и станет легче.

Раны действительно пощипало, и не немного – они горели огнем под наложенными повязками. Ей бы испугаться, но лекарка не ушла. Осталась сидеть в углу комнаты, кизляр-аге объяснила просто:

– Мне до полуночи нужно поменять повязки, не то присохнут – не оторвешь.

Это успокаивало; значит, она не боится ответственности за сделанное, ведь не может же не знать, что сам Повелитель желает скорейшего заживления ран.

К полуночи жжение уже прекратилось, но заснуть Роксолана не могла, лежала, бездумно глядя в пустоту. Она и без знахарки понимала, что быстро раны, нанесенные Махидевран, не заживут, значит, она не скоро увидит султана. За это время он может взять на ложе другую наложницу, а та понравится больше, например умением танцевать. Или та же Гульфем по праву жены пойдет в спальню мужа…

Когда старуха сменила повязки, жжение возобновилось, утром лицо было красным, словно мясо только что забитого барана. Роксолана ужаснулась, а знахарка довольно кивала:

– Так и должно быть. К завтрашнему дню будешь как новенькая, лицо еще глаже станет, чем было. Царапины не сразу пройдут, а уж синяк и вовсе долго держаться будет, это я удалить не могу, но кожа только лучше будет. Потерпи чуть.

К вечеру краснота спала совсем, лицо было просто розовым, как у младенца. Побаливал подбитый глаз и рассеченная губа.

– Старайся пока не улыбаться. Я знаю, что ты смешливая, но пока потерпи, не то губа будет долго заживать.

Какой уж тут смех! Но Роксолана кивнула. Она и без напоминаний старухи старалась молчать, не потому что говорить больно, просто не с кем. На Фатиму и Гюль не хотелось даже смотреть. Роксолану двухдневное присутствие знахарки даже спасло, ей не приходилось общаться с бывшей подругой, просто лежала, глядя в потолок, или делала вид, что спит.

Лежала и думала. Если раны останутся и кожа не вернется в хорошее состояние, то ей султана не видеть, ему уродины не нужны. Но и если просто долго будут заживать, Повелитель может увлечься другой или вернуть жену. Вот тогда Роксолане один путь – самой в Босфор, потому что Махидевран своего унижения не простит. Но если и этого не произойдет, никакой надежды на возможность повторения ночи, подобной той, первой, у нее не было. Снова и снова Роксолана мысленно убеждалась в правоте заверений, что первая ночь часто оказывается и последней.

Через два дня утром лицо уже было просто приятно розовым, хотя на нем еще виднелись следы царапин, явно обещавшие со временем исчезнуть, красовался синяк и болела разбитая губа. Старуха довольно оглядела результат своих стараний:

– Ну вот, почти как новая. Несколько дней губу побереги и лицо будешь протирать вот этим, и все пройдет. Не сразу, даже не скоро, но пройдет. Быстрее никак.

Роксолана сняла серебряный браслет, протянула старухе:

– Возьми. Спасибо тебе.

Та замахала руками:

– Нет, мне заплатят без тебя, а тебе этот браслет будет нужней.

– Почему?

– Перед тем как пить воду, положи его туда, вода чище станет.

– От браслета?

– Он серебряный, значит, очищает. Запомни это. А еще, если будет нужна помощь, скажи, чтобы позвали старую Зейнаб. Я приду.

– Как?

– Зейнаб. Это мое имя. Что удивительного?

– У меня была наставница Зейнаб в Кафе.

– Ты из Кафы?