Забыта Анна, забыты ее жаркие объятия, Сулеймана-любовника сменил Сулейман-воин. Нет, он не намеревался бежать впереди янычар, штурмуя стены крепостей, не желал подставлять свою голову под ядра или чужие мечи; дело султана – все предусмотреть и рассчитать, а потом приказать, да так, чтобы не посмели ослушаться. И если он правильно рассчитал и все предусмотрел, то любая крепость должна быть взята, не существует крепостей, которые бы не сдались.
Анна пыталась протестовать, умоляла взять с собой, почти висла на полах халата, султан брезгливо оттолкнул:
– Ты умная женщина, должна понять, что все кончено.
И тут она выдала себя и Ибрагима заодно:
– Это из-за письма той роксоланки? Чем я хуже, почему ты не желаешь вести умные беседы со мной, почему не читаешь мне стихи? Разве моя грудь мягче, разве моя талия не тоньше?
Он спокойно и почти безучастно смотрел, как унижалась женщина, потом поморщился:
– Когда Хуррем заподозрила, что я мог ее забыть, то написала о своей любви, а не стала выговаривать мне из-за любви к другой.
– Это ложь! А если это ложь? Написать можно все, что угодно. Посмотри, она там, далеко, а я здесь, рядом, живая и горячая…
Сулейман снова поморщился, вырвал полу халата из цепких пальцев женщины и презрительно бросил:
– Как можно любить женщину, которая так унижается?
Анна осталась рыдать на ковре шатра… Она не выполнила то, ради чего была приставлена к Сулейману. Нет, не Ибрагимом приставлена, а с его помощью венецианцами. Не вызнала заранее, куда направит свои стопы, бросит тысячи своих янычар Сулейман, не подсыпала ему яд, не пустила в ход кинжал. Она ничего не смогла и теперь будет отвечать перед теми, кто рассчитывал на ее ловкость, на ее влияние на султана. Яд и кинжал планировались на крайний случай, если султан повернет в сторону Италии, но это только предположительно, слишком далеко та же Венеция по суше от Стамбула. Ее задачей было стать постоянной спутницей, советчицей, глазами и ушами купцов рядом с султаном.
Теперь она должна вернуться в бордель, чтобы там вспоминать об упущенных возможностях.
Нет уж! – решила Анна. У нее столько султанских подарков, что хватит, чтобы исчезнуть и прожить остаток жизни спокойно и в достатке где-нибудь подальше и от Стамбула с его султаном, и от Венеции тоже.
Анна действительно исчезла, только не так, как рассчитывала. Золото и драгоценности любила не только она, а красивую женщину, даже если та царапается и кусается, как дикая кошка, всегда можно продать. Не в Стамбуле – и без него найдутся невольничьи рынки.
Схватка
Тянулись трудные дни ожидания. И вдруг…
– Хуррем… тебя валиде-султан зовет…
Голос у кизляр-аги словно патока, иногда кажется, что он даже липнет.
– Зачем, не знаешь?
– Гонец от Повелителя прибыл…
– И?
– Поторопись, звали же.
– Ты скажешь, что привез гонец?!
– Письма привез. Кажется, и тебе тоже…
Она мчалась так, что кизляр-ага с трудом поспевал следом. Рабыни тоже. В покои валиде-султан влетела запыхавшись, остановилась посередине комнаты:
– Где письмо?
– Какое? – Хафса с укором посмотрела на евнуха, тот за спиной развел руками, мол, от этой колдуньи ничего не утаишь.
– Мне от Повелителя! – Роксолана почти пританцовывала от нетерпения.
Валиде протянула ей свиток с султанской печатью, ее взломать не решились – потому, что в письме, не знали.
Роксолана, не задумываясь, сломала печать, развернула лист. Буквы прыгали перед глазами так, что с трудом разбирала их, складывая в слова. От волнения даже забыла, что читать надо справа налево, пару секунд с недоумением смотрела на текст.
Наконец, разобрала. Когда прочитала стихотворные строчки, дыхание перехватило, губы задрожали, руки затряслись.
Валиде внимательно наблюдала за наложницей. Что ее так взволновало?
– Что тебе написал Повелитель?
Роксолана вскинула счастливые, торжествующие глаза:
– Что любит, ждет встречи…
– Неужели?
– Да! Вот:
Ее голос звенел, в нем слышалось торжество чувствующей, что ее любят, женщины.
Хафса смущенно хмыкнула. Хорошо, что, кроме нее, в комнате только кизляр-ага, хезнедар-уста и пара молчаливых служанок, которые скорее проглотят собственные языки, чем распустят их, потому что прекрасно знают, что могут лишиться не только этих самых языков, но и голов, во ртах которых те помещаются.
– Думаю, не стоит по всему гарему кричать, что именно пишет Повелитель. Это для тебя строчки, а не для всех.
– Конечно. Он не получал моих писем до сих пор. Как вы это объясните, кизляр-ага?
Хуррем повернулась к евнуху так быстро, что тот даже отшатнулся, замямлил:
– Откуда мне знать? Гонец не справился или пропал. Такое бывает… Не только с твоими письмами, даже с письмами самого Повелителя.
– Мне писать, что вы не выполняете наказов Повелителя, или пока подождать, вдруг у вас появится время их выполнить?
– Появится, появится. Занят был, Хуррем, все сделаю, что Повелитель велел. Ведь вожу же вас в его библиотеку…