Роль читателя. Исследования по семиотике текста

e) /c’était à croire que…/[433] – как бы приглашает читателя строить свои собственные предположения (наряду с предположениями автора), соучаствуя в повествовании; иными словами – отыскивать и проверять повествовательные схемы, скрытые под верхним слоем дискурса, – как это обычно и требуется от читателя художественной литературы.

Данное перечисление легко было бы продолжить, но предоставляем нашему читателю возможность самому отыскать в других главах Драмы подобные приемы.

Текст старательно создает своего наивного читателя как типичного потребителя сюжетов о буржуазном адюльтере конца века – читателя, воспитанного рынком «бульварной комедии». Так, среди прочего, подобный читатель «вызывается на сцену» рядом намеков на его любовь к театральным эффектам (coups de théâtre), а также упоминанием о клиентах-покупателях, готовых платить за «острые», «пряные» произведения. Выражение / simple épisode qui donnera à la clientèle…/[434], стоящее в заголовке второй главы, напоминает первые фразы «Тома Джонса» Генри Филдинга (автора, который четко сформулировал идею о романе как о произведении-продукте, создаваемом для определенного рынка):

«An author ought to consider himself not as a gentleman who gives a private elemosinary treat, but rather as one who keeps a public ordinary at which all persons are welcome for their money…»[435]

Подобные клиенты-читатели составляют аудиторию, которая готова платить за наслаждение, доставляемое повествованиями, сделанными согласно гарантированным рецептам. В эпиграфе к первой главе Драмы (цитата из Рабле) упоминается / challan / что значит именно «клиент», «покупатель».

Выражение / vous qui faites vos malins /[436] (в названии третьей главы) – это насмешка над предполагаемыми читателями («умниками и хитрецами»), кто ожидает, что повествование будет построено по привычному сценарию. Именно ради такого читателя текст не пренебрегает столь заштампованными выражениями, как, например: / la pauvrette s’enfuit, furtive et rapide comme fait la biche en les grands bois /[437] или / ces billets ne tombèrent pas dans l’oreille de deux sourds /[438]. На каждом шагу подтверждается: «Эта история соответствует стандарту».

Однако текст не отказывается и от того, чтобы вызвать у возможного критического читателя подозрения относительно своей (т. е. текста) подлинной стратегии. Такие выражения, как / c’était à croire /, / un jour, pourtant… un soir, plutôt /, / bien entendu /, / comment l’on pourra constater /[439]

, – столь явно ироничны, что опровергают утверждаемое ими в самый момент утверждения. Но подобная стратегия речевых актов становится вполне очевидной лишь при втором чтении. При первом чтении наивный читатель увлечен знакомым процессом повествования; он «воздерживается от недоверия» и строит догадки о возможном развитии событий. Любые экстенсиональные сравнения он «берет в скобки» и входит в мир Драмы, как в свой собственный.

8.2.2. От структур дискурса к структурам повествования

На уровне структур дискурса Драма не создает особых проблем декодирования-интерпретации. Персонажи названы и в достаточной степени описаны,

кореференции вполне очевидны. Читатель легко распознает топик дискурса и определяет его изотопии[440].

Поскольку дискурс выглядит «классическим» и реалистическим, никаких особых проблем в нем не видно. Данные из энциклопедии

читателя легко включаются в процесс актуализации текстового содержания. Мир Рауля и Маргариты выглядит как мир самого читателя (по крайней мере, читателя образца 1890 г. или того, кто может отождествить себя с читателем «веселых девяностых»). Разве что эпиграфы вносят некоторое семантическое усложнение: они герметичны и в интертекстуальном отношении довольно загадочны. Но при первом чтении эпиграфы можно опустить (не так ли обычно все и делают?).

В остальном стратегия текста явно направлена на установление доверительных отношений между автором и читателем: автор постоянно напоминает о себе с помощью разговорных сигналов (/ bien entendu /[441], / dis-je/[442] и т. д.), присутствие читателя подчеркивается прямыми обращениями к нему автора (/ je vous souhaite /[443] и т. п.).

Шаг за шагом читатель как будто вовлекается в «жалость / сострадание» (см. «Поэтику» Аристотеля), т. е. в эмоциональное соучастие: de te fabula narratur[444]. И все это для того, чтобы затем – вслед за «жалостью / состраданием» – возбудить в читателе «страх / ужас» (там же), т. е. ожидание неожиданного.

Но простота и непроблематичность уровня дискурсивных структур (структур дискурса) – лишь кажущиеся. Синтаксический механизм кореференции, быть может, и однозначен, но зато семантический механизм коиндексации (со-указания) отнюдь не столь же прост.