Роман для нежных женских душ

Ах, какие подарки накупила женевская гостья, совершенно завороженная этим сказочным базаром! Ни мокрый ноябрьский снег, ни лужи на дороге, подстерегающие на каждом шагу зазевавшихся пешеходов, ни бесцеремонно толкающиеся в торговых рядах коренастые мужики в вязаных шапочках и камуфляже (не отличить продавца от покупателя) – ничто не могло нарушить ее радостное настроение. Оглушенная красочным изобилием, она задерживалась у каждого прилавка, не в силах оторвать глаз от буйных цветочных гирлянд шалей из Павловского Посада и нежнейших оренбургских платков-паутинок, от дивных расписных шкатулочек и плетеных кружев, от цветного стекла, сине-белого фарфора и ростовских икон из финифти.

И море, море, безбрежный океан игрушек – деревянных, тряпочных, механических. В расставленных прямо на площади картонных коробках толпились веселые куклы, зверюшки и птички-свистелки, машинки и волчки, прилавки ломились от лупастых румяных матрешек, на многоступенчатых этажерках чинно выстроились рядами важные осанистые Деды-Морозы, милые Снегурочки, прекрасные боярышни и величавые богатыри в остроконечных шлемах.

– Катя, они же все разные, они просто живые! – Ольга восторженно двигала дощечку, и резной медведь неторопливо стучал лапой по клавиатуре деревянного компьютера.

– Девушка, это же авторские изделия – снисходительно пояснил молодой продавец, протягивая ей другую богородскую игрушку: распечатавший бутылку медведь на закуску кружочками нарезал колбасу.

Незримая волна мощнейшей энергетики накрыла Ольгу, вокруг царила атмосфера жизнелюбия, озорства народной частушки, словно все эти творения мастеров отплясывали нескончаемую кадриль, и каждое выказывало свою особенную стать и красоту. Перед ней открылся мир доброты, мир щедрой души, мир радости, которой хотелось поделиться. Гнетущее чувство разочарования, которое наполняло ее после разговора с Домском, начинало понемногу рассеваться. «Как славно, что впереди Рождество, есть повод всем привезти подарки». Ольга переложила пакеты и бережно опустила на дно дорожной сумки, которую предусмотрительно взяла с собой Катя, картонную коробочку с ярко красным хрустальным колокольчиком.

– А что, просто так нельзя привезти подарок? – удивилась Катя. Ольга замялась, пытаясь найти нужные слова. Как трудно объяснить чужие обычаи, не осуждая их, не морализируя.

– Знаешь, можно так сказать – она стряхнула с Катиного рукава обрывок упаковочной бумаги – в Испании никто не удивится подарку, а в Западной Европе человек должен знать почему ему что-то дарят. Люди не хотят чувствовать себя обязанными, а вот это «просто так», этот жест симпатии надо чувствовать, его логически не объяснишь.

– Интерееесное кино – протянула Катя, – я как-то об этом раньше не задумывалась…

Наконец они вышли на центральную площадь ярмарки. Ее пространство было организовано как старый русский город – Кремль, посад, и на самом видном месте – церковь. Высокий деревянный храм Святителя Николая словно пришел сюда из глубины веков. Не сговариваясь, покрыв головы, они зашли внутрь. Величественный иконостас мягко светился, золото икон отражало мерцавшие лампадки и пламя свечей. Катя, перекрестившись, поставила свечку за сына. О чем молча помолилась Ольга, за кого зажгла восковую свечу, она не сказала. Сохраним это в тайне и мы.

Приближался день отъезда. Договорились, что перед разлукой посидят дома и у Софьи Дмитриевны появится долгожданная возможность продемонстрировать свой кулинарный талант и получить международное признание в лице женевской гостьи. А пока неугомонная Катя водила Ольгу по театрам и выставкам, зачастую обходясь контрамарками друзей-актеров и художников. Метро работало допоздна, подруги успевали побывать и на концерте, и на вернисаже. Привыкшую к провинциальной европейской чинности Ольгу закружил вихрь столичной жизни. От новых ярких впечатлений недавние переживания тускнели, их тягостный осадок уже не так больно давил на сердце своей тяжестью. Пространство жизни расширилось…

* * *

…В антракте нашумевшего моноспектакля, который поставил один из многочисленных друзей Кати, подруги вышли в фойе. Входные двери были широко распахнуты и зрители высыпали на улицу, радуясь свежему бодрящему воздуху. Ольга невольно поежилась – несмотря на множество складок, кремовая шелковая блуза от ветра не защитила. Она расправила плечи и глубоко вздохнула, пропуская через себя покалывающую прохладу.

– Знаешь, когда я была маленькая, мама часто водила меня в театр. И я ужасно не любила антракты, не соглашалась выходить в фойе даже за обещанное мороженое. Я боялась, что представление остановилось насовсем, что продолжения не будет. По лицу Ольги пробежала тень. Она печально усмехнулась, – Уже тогда боялась, что продолжения не будет. – Покачала головой, дотронулась до Катиной руки – Извини, пожалуйста. Больше не буду жаловаться.

Катя по-кошачьи потянулась, поправила наброшенный на плечи невесомый, но долго хранящий тепло гранатовый палантин, купленный совсем недорого в индийской лавке, и притянула к себе Ольгу, прикрыв ее другим концом.