Роман с Грецией. Путешествие в страну солнца и оливок

«Илиаду» я прочитала, еще когда занималась с Дороти, в переводе Роберта Фицджеральда. До этого я предпочитала «Одиссею»: военные истории казались мне слишком суровыми. Я заметила, что каждый раз, когда ахейцы[48] – как Гомер называет греков – должны были умилостивить богов, они приносили им гекатомбу (жертву в виде сотни быков) – предположительно, чтобы боги могли насладиться запахом жареного мяса. Но боги не нуждаются в подобной еде, они питаются амброзией, так что это был лишь повод устроить застолье. Греки делили мясо между всеми присутствующими за столом, по-семейному, как в греческом ресторане, или зажаривали кусочки на вертеле – получался прототип шашлычка сувлаки, название которого является уменьшительным от sou

vla и означает «маленький шампур». Они совершали жертвенные возлияния богам, прежде чем выпить самим. Я тоже начала практиковать возлияния, окропляя пивом растения в кадках или – к вящему ужасу моих сотрапезников – переливая дорогое вино через перила крыльца в элегантном ресторане под открытым небом. Греки практиковали возлияния, чтобы поблагодарить богов или попросить их о милости. Может, это был только повод выпить, но орошать первым глотком землю или выливать немного вина в море, тем самым предоставляя богам снять первую пробу, стало привычкой, способом выразить свою признательность, прочитать ритуальную молитву перед приемом пищи. (Благослови нас, Господи, и Твои дары, которые мы вкусим от щедрот Твоих через Христа, Господа нашего. Аминь.) Если же вы случайно опрокинете бокал, это даже хорошо: получится спонтанное возлияние. Иногда возлияние скорее просто символический жест, нежели щедрое подношение, например на борту самолета, когда вы смачиваете кончики пальцев в вине и брызгаете на ковровое покрытие, стараясь не запачкать брючину джентльмена, сидящего рядом. Обычно я взываю к милости бога, который кажется мне наиболее подходящим в данной ситуации: к Зевсу во время авиаперелетов; к Гермесу, когда путешествую на машине; к Аполлону, если мне предстоит визит к врачу или не хватает самодисциплины; к Гефесту в случае проблем с двигателем или водопроводными трубами; и всегда, всегда к Афине – за наставлением.

Однажды я, как обычно опаздывая, влетела в кабинет Дороти. Едва я отдышалась, мы приступили к уроку по будущему совершенному времени. Вдруг я почувствовала странное возбуждение. Я посмотрела на Дороти, которая, склонившись над столом, вычерчивала парадигму спряжения в моей тетради (она часто делала записи вместо меня). И в тот момент я поймала себя на мысли, что… Я постоянно влюблялась в учителей-мужчин, но тут я ощутила эротическое влечение к женщине. В комнате было тепло, и мое дыхание участилось. От меня шел пар. Я решила, что это на меня так действует язык: все-таки греческий очень сексуален.

Той весной я впервые отправилась в Грецию. Я составила себе довольно амбициозный маршрут. Изначально планировала путешествовать с острова на остров, подражая Одиссею, но действие «Илиады» разворачивалось на берегах нынешней Турции, и я задумалась о Малой Азии. Ведь Греция простиралась до этих земель на протяжении всей своей истории, а я собиралась искать Гомера в бассейне Эгейского моря! Эд Стрингем учил меня, что Греция смотрит на восток, в сторону Азии, а не на запад, в сторону остальной Европы.

Направляясь на ночном пароме из Пирея на Крит, я встала рано и вышла на палубу, чтобы полюбоваться знаменитыми гомеровскими rhododa

ctylos, «розовыми перстами зари». Я надеялась увидеть великолепное зрелище, приветствующее меня в Средиземном море. Помимо меня на палубе было несколько мужчин, которые курили, облокотившись на перила, и стоявшая на лестнице старуха, одетая в черное и прижимавшая ко рту платок: ее явно укачало. (Греки, как известно, склонны к морской болезни, можно даже сказать, это они ее изобрели. Английское слово nausea – «морская болезнь» – произошло от греческого naus – «корабль».) Было пасмурно, но я оставалась на палубе, дрожа от холода. Я вглядывалась в горизонт и ждала какого-нибудь божественного знака. Когда мы уже подплывали к гавани Ираклиона, один из мужчин предложил мне сигарету. Наконец среди облаков появился розоватый проблеск, который тут же исчез. Вот и все: мне пришлось довольствоваться розовой костяшкой рассвета.