Роман с Грецией. Путешествие в страну солнца и оливок

Ли Фермор никогда не волновался, что Кардамили станет популярным туристическим направлением, потому что городок находится очень далеко. Вероятно, Неоптолем в свое время приплыл в это место на лодке. За последние годы сюда стало проще добираться по суше: появилось современное шоссе из Коринфа до Каламаты, расположенное на юге полуострова. Но чтобы добраться из Каламаты в Кардамили, требуется смелый водитель, который справится с извилистой дорогой. Если посмотреть на карту, своими изгибами она напоминает петли тонкого кишечника. Но именно в толстой кишке эти повороты ощущаются во всей полноте: горная дорога бежит вдоль глубокой пропасти и море находится то где-то вдалеке справа от вас, то вдруг оказывается слева. Это напомнило мне об автобусной поездке, которую я совершила на острове Итака (в середине он изгибается как лента Мёбиуса). Спустя примерно полчаса езды внизу, на уровне моря, можно различить Кардамили. В конце дороги надо резко свернуть направо и выехать на городской пляж, где расположены отели и рестораны, или остаться слева и проехать через центр: два стоящих рядом конкурирующих продуктовых магазина; внизу, у воды, рыболовный причал, рестораны с террасами, с которых открывается вид на море, несколько кафе вдоль главной улицы, газетный киоск, один-два магазина, торгующих оливковым маслом, и хозяйственный с выцветшей вывеской, которая рекламирует краски ярких оттенков – chro

mata. К югу от города находится «Каламитси» – роскошный отель, построенный из местного камня, с арочными окнами и красной черепичной крышей. Однажды Ли Фермор написал, что для писателя нет лучшего места, чем номер в гостинице в Кардамили. Именно поэтому в ожидании посещения его дома я остановилась в номере с балконом и прекрасным видом на море, аккуратную оливковую рощицу и цитрусовые деревья.

Я слышала шум моря и курлыканье голубей – навязчивую мелодию из трех нот, которая свела бы меня с ума, если бы я не решила «перевести» ее на английский, подобрав созвучную фразу из трех слогов. Это было похоже на «Рож-день-е!» или «Ме-тел-ка!». Одну мелодичную песенку мне удалось связать с черной птичкой с оранжевым клювом, сидевшей на лимонном дереве. Блеяли овцы, и было слышно, как звенят колокольчики на шее у коз. А однажды я услышала, как кто-то играл кантри. В те дни в Кардамили проходил международный джазовый фестиваль, и в отеле было полным-полно немецких, норвежских и американских музыкантов.

В отеле была крутая каменная лестница, ведущая к частному пляжу. Я тут же побежала вниз. Гревшаяся на солнышке парочка меня проигнорировала. Седовласый старик, зажмурив один глаз, готовился прыгнуть в воду прямо с лестницы. Завидев его, я автоматически попятилась назад. «Вам необязательно уходить, можете остаться», – сказал он по-английски, но с акцентом. Я объяснила, что у меня нет купальника, и это была правда. А еще правдой было то, что я люблю, когда пляж принадлежит мне одной.

Вернувшись в свой номер, я поймала себя на мысли, что уходить из него никуда не хочется. Но в то же время я не могла не смотреть в сторону пляжа: солнце окрасило серо-голубой полуостров вдали нежно-розовым цветом, море было подобно отрезу голубого, как лед, атласа, ему вторило небо. И только оттенок воздуха, не имеющего поверхности и существующего как чистое расстояние, пронизанное светом, едва поддавался описанию. Недалеко от моего номера была оливковая роща. Казалось, стволы деревьев извиваются в каком-то соблазнительном танце. Мессинский залив, подходя вплотную к пологому холму, поросшему соснами, платанами и остроконечными кипарисами, образовывал бухту. Тут вода обладала каким-то особенно гипнотическим оттенком насыщенного серо-зелено-голубого цвета – видимо, отражая нефритовую зелень деревьев. Над бухтой возвышалась гора Тайгет, ловившая свет заходящего солнца: серая скалистая гора с множеством отвесных утесов была покрыта заплатами ярко-зеленого цвета. Как человек, знающий, насколько он богат, и ценящий свой дом и доход, смотрит на дом и имущество других людей без капли зависти, так и я смотрела на море со своего каменного карниза. Я любовалась глубиной цвета на поверхности – разве не в этом кроется извечная, абсолютная красота? Мне не хватало только седьмого органа чувств, чтобы ощутить ее в полной мере. Когда вы путешествуете, у вас развивается обостренное восприятие, и мои ощущения в тот момент можно описать как историко-истерическое постижение красоты.