Роман с пивом

С Пеккой-лохом все оказалось вообще гораздо сложнее. Он был так пьян и так возбужден, когда его разбудили там на полу, что эти ластоногие вообще ничего не смогли понять, что он там говорил с этим его дефектом. Похоже, что у него они тоже потребовали документы, и потом, когда он наконец протянул им какую-то бумажку, ни на минуту не прекращая свой бессвязный словесный понос, они ее некоторое время поизучали, но задумываться о том, есть ли какая глубинная связь между Юсси Калтева и Пеккой-лохом, не стали, им вообще такая мысль даже в голову не пришла, несмотря на то что все это время он вел себя как полный лох. В общем, в итоге они пришли к выводу, что это именно Пекка-лох утонул в том чертовом водоеме. Они вышли во двор, чтобы все это обсудить, а тут как раз мимо проходил кто-то из деревенских и все, конечно, услышал, и тут же побежал разносить грустную весть по деревне, поднялся страшный переполох, ведь там, конечно, все прекрасно знали Пекку-лоха, и именно как Пекку-лоха, и когда в довершение всего стали прочесывать озеро и прочесали столько, что, по словам одного из спасателей, этим количеством воды можно было бы раз и навсегда решить проблему засухи в Эфиопии, и когда потом Жиру наконец-то привезли на дачу, где он счастливо засвидетельствовал, что вопреки его предыдущему заявлению все причастные к делу продолжают свое земное существование, только тут и стали думать, кто же во всей этой ситуации больше всех лоханулся, и пришли к выводу, что все лоханулись не по-детски.

— Я только до сих пор не могу понять, при чем здесь засуха в Эфиопии, — сказал Жира. — Как будто от прочесывания вода стала грязнее.

— Какая грустная история, — сказала одна из девушек, но не Лаура.

— Это не история, — сказал Хеннинен, — это реальность.

— Да уж, к сожалению, — вздохнул Жира. — Только не знаю, все ли вы правильно поняли, мой рассказ был немного путаным. Хотя он, конечно, и в жизни был не менее запутанным.

— Честно говоря, я тоже немного повинен во всей этой путанице, — сказал Хеннинен. — То есть я хочу сказать, что в общем самые внимательные уже заметили во всей этой фантазии Жиры, а в некоторой степени это конечно же была чистая фантазия, как мы с вами увидим, черт побери, что-то у меня совсем не получается говорить связно, все время что-то мешает.

— А ты не торопись, потихоньку, — посоветовал Маршал.

— Так вот, самые внимательные уже, возможно, заметили, что в повествовательном плане здесь есть одно броблематичное место, надо же, как броблематично брозвучало это броблематичное, ну да черт с ним, в общем, Жира тут рассказывал о тех сложностях, которые возникли у ластоногих в общении с Пеккой-лохом, но на самом деле его же там не было. И та часть, в которой я повинен, она как раз в том, что Жира знает обо всех этих событиях, потому что я ему об этом рассказал, я ведь там был, и, теперь мне, конечно, на хрен, стыдно, потому что на самом деле я все слышал, а не лежал в полной отключке. Понимаете, все это очень сложно, и я могу сказать только, что мне просто было страшно, так, блин, страшно, на хрен, что я ничего, совсем ничего не мог поделать. Просто не мог.

— Ого, — сказал Жира, так, словно он только сейчас в полной мере осознал всю глубину страданий Хеннинена.

— Это была такая усталость на клеточном уровне, — сказал Хеннинен. — Со мной иногда раньше тоже такое случалось, это когда с большого похмелья, да еще и совесть сверху, тогда каналы в мир никак не открываются. Не открываются и все тут. Грустно все это.

— Да, грустная история. Похоже, что она и правда реальная, несмотря на все эти добавления, — сказала Лаура. Она стала какой-то серьезной и ответственной во время всего этого рассказа. — Стало жалко того, у которого был дефект фикции, ведь он не мог сказать, кто он, хотя наверняка хорошо знал, он ведь, наверное, подумал, что он и правда умер и все такое, а теперь эти ластоногие и вообще.

— Ну, он, похоже, был не в себе от всего, что произошло. Хотя для Пекки-то, или, точнее, для Юсси, если уж без всяких там кличек, все закончилось благополучно. Он потом когда появился в деревне, такой живой и здоровый, они там все, конечно, чуть не рассыпались от радости, а одна старушка, местная гадалка и предсказательница, так та его все чертом называла. Родственники, значит, обниматься кинулись, бабки запричитали, деревенские мужики солидно жали руку и говорили, мол, это ты молодец, Пекка, что жив остался.

— До этого-то его вообще никто не замечал, — сказал Жира.

— Ему пришлось умереть, чтобы его заметили, — вздохнула девушка, та, которая была не Лаура.

Хеннинен спросил, как ее зовут, он умудрился в очередной раз позабыть ее имя. Она сказала, мол, Густав, и похоже, реально обиделась, что он не помнит ее имени, хотя, если честно, тут можно было и свое собственное ненароком позабыть.