Роман с пивом

— И все-таки больше всего досталось двоюродному брату Хеннинена, — сказал Жира. — Папаша запретил ему подходить к даче на пушечный выстрел и пообещал, что припомнит это в своем завещании. Оказалось, что папаша получил в юности медаль «За спасение на водах», которой очень гордился.

Неожиданно повисла пауза, во время которой казалось, что Жира все еще намерен продолжить рассказ, но он как-то сник и резко захлопнул рот, у других же не возникло желания узнать подробности. Наступил такой момент, когда само положение вещей, или, если хотите, сам стиль беседы, обязывает немного помолчать, обратить свой мысленный взор в незримую даль, проделывая при этом руками что-то чисто машинальное, вот как, например, Хеннинен — монотонно открывающий и закрывающий свой перочинный нож, или как та девушка, которую, как оказалось, звали Густав и которая теперь вытягивала изо рта длинную полоску жвачки, похожую на предложение без знаков препинания, и прежде чем она, эта полоска, окончательно прервется, останавливала движение руки и молниеносно засовывала всю эту липкую массу обратно в рот. Машины катились мимо, словно дребезжащие костяшки, из крутой «тойоты» вырывался на воздух глухой шум, подумалось, что тем, кто внутри, приходится прилагать усилия, чтобы удержать вместе свои атомы. Кустарники на краю парка были полны маленьких дыр цвета вечернего солнца, а из одной большой дырки получилось окно, и можно наблюдать за тем, что происходит на другой стороне улицы. Там было какое-то природоохранное учреждение и офис, у двери которого, с правой стороны, торчал мигающий электронный измеритель, наглядно показывающий на специальных диаграммах уровень окружающего шума. Перед измерителем время от времени маячил крикливый пьяница, по всей видимости находя в нем утешение в тот миг, когда ему казалось, что мир совсем его не замечает. Теперь же там появились два качающихся типа в джинсовой форме, они словно пришли сюда прямиком из какого-то молодежного фильма конца семидесятых, звали их, должно быть, Пекка и Юкка, или как-нибудь в этом роде, однако гадать насчет имен долго не пришлось, потому как один из них, широко раздвинув ноги, встал перед измерителем и заорал, что Пекка — мля, лучше всех, измеритель на мгновение стал из зеленого желтым, потом они поменялись местами, и теперь уже тот, второй, приняв ту же позу, закричал, что Юкка вообще просто супер, но и ему не удалось заставить столбики танцевать более рьяно. Но затем они, наверное, пришли к мнению, что в коллективном труде есть свои преимущества, и стали прыгать и кричать в один голос, что Пекка и Юкка супер и самые лучшие, и столбики оставались желтыми уже чуть дольше, а потом мимо прогремел грузовик, и измеритель стал показывать самые верхние показатели красной шкалы, словно бы вышел из себя и ругался теперь на этих двух букашек, прыгающих перед ним.

— Меня зовут Маршал, — сказал Маршал.

Потом еще некоторое время все молчали. Жиру вдруг стала раздражать эта тишина — он заерзал, зачесался, вытянул ноги и, наконец, спросил, «ну и что с того», и посмотрел каждому из присутствующих в глаза с таким безнадежным отчаянием, словно бы пытался объяснить работникам автозаправки, собравшимся на обязательный курс психотерапии, о необходимости искоренения жизненного равнодушия.

— Как сказали бы в Америке, соу вот, — произнес вдруг Хеннинен.

— С твоими молодежными тапочками тебе теперь все американское к лицу, — сказал Маршал. — Только, Жира, я не совсем понял, это твое «чтостого» относилось к тому, что меня зовут Маршал, или вообще?

— К чему надо, к тому и относилось.

— Ааа. Тогда понятно. А то я было подумал, что у тебя есть что-то против моей персоны.

— На мой взгляд, это был очень конкретный вопрос, — сказал Жира и скорчил гримасу.

Когда наконец стало понятно, что исчерпывающего ответа на это «что с того» никому не найти, Лаура, вероятно, решила спасти вечер от повисшего в воздухе напряжения и спросила:

— А вы здесь где-то живете поблизости?

Хеннинен на это ответил, мол, я и Маршал — да, живем, а Жира просто вливается. И тут всех как прорвало, каждый хотел что-то сказать, словно внести свой вклад в спасение ситуации, стали выкрикивать какие-то резкие выражения, смысла которых никто толком не понимал, и все же этот бурлящий разговор имел какое-то удивительно будоражащее воздействие, и когда Жира заявил, что он самый влиятельный человек столетия, то Густав тут же сказала, что звучит впечатляюще, после чего Хеннинен, со своей стороны, поспешил добавить, что у кого-то тут, похоже, измеритель впечатлений зашкаливает, и так все это продолжалось до тех пор пока Маршал не сказал, что особо впечатлительным просьба удалиться, и показал на направляющихся к ним двух синеголовых полицейских в униформе, и тогда только все разом примолкли.