— Главное, чтобы хватило на поддержание определенного градуса в крови, — сказал Хеннинен.
— Предыдущие градусы как-то не пошли ему сегодня впрок, — пояснил Маршал.
— Угу.
— Ну так вот, — сказал Жира. — Вот. Не знаю, что еще сказать.
— Есть у меня маленько, — произнес Котилайнен и протянул дымящуюся сигарету вначале Маршалу, но тот отказался, покачав головой, а затем Жире, который аккуратно взял ее двумя пальцами, внимательно осмотрел со всех сторон и решил-таки возвратить обратно Котилайнену, но тут в нее вцепился Хеннинен.
— Тебе бы лучше воздержаться, — сказал ему Жира.
— Именно поэтому я и не воздерживаюсь.
Хеннинен стремительно выкурил сигарету до конца и выбросил окурок в стоящую на столе маленькую изящную пепельницу в виде яйца, потом откинулся в угол дивана и замер. Жира разглядывал кошку, которая разлеглась под столом и, похоже, совсем ни о чем не думал. Дождь за окном барабанил по карнизу, а двор с каждой минутой становился все темнее.
— Ну так как? — спросил Котилайнен.
— Да ничего, — ответил Маршал. — Вот пытались сегодня поиграть в кости.
— Пытались?
— Не пришли к согласию.
— Кости — это серьезно, — сказал Котилайнен. Потом немного помолчал, уставившись куда-то в стену, и засмеялся: — Хорошо сидим.
— Точно, — согласился Маршал. — То есть я хотел сказать, что ты прав в обоих случаях. Эй, Хеннинен, давай-ка вылезай на свет!
Хеннинен сидел, забившись в угол дивана и подобрав под себя ноги — похоже, он соорудил там для себя некое транцендентальное пристанище. Маршал позвал его еще раз, на что тот ответил «угу» и закрыл глаза.
— Так что насчет финансов? — спросил Жира.
— Ах да, — вспомнил Котилайнен. — Сейчас посмотрю.
Он встал, вышел в коридор и стал что-то искать в карманах. Кошка, то есть Брюс — было как-то странно называть ее этим именем, — последовала за хозяином, она была истинным Брюсом Котилайнена.
Потом Котилайнен снова вернулся в комнату и сел на стул — зажатые в руке купюры походили на мелких грызунов со свернутыми головами. Он стал по одной вытягивать их из кулака, словно бы играл в лотерею.
— Я могу дать двадцатку, — наконец сказал он.
Хеннинен тут же пришел в сознание:
— Двадцатки ни хрена не хватит.
— Конечно, на том условии, что вы непременно все вернете.
— Какой разговор, — заверил Маршал. — За кого ты нас принимаешь?
— А может, все-таки сорок? — спросил Жира, похоже, его всерьез озаботило их денежное положение.
— Но только сорок, ни цента больше. У меня тоже, знаете ли, расходы. И вернуть обязательно!
— Ну, ты же нас знаешь! — заверил Жира.
— Вот именно, к сожалению, как-то знаю.
Котилайнен еще немного потеребил в руках свой бумажник, потом вытащил оттуда две двадцатки и протянул их Маршалу, который на тот момент стоял к нему ближе всех. Маршал скатал их в тонкие трубочки, засунул в карман брюк, усиленно делая вид, будто так и надо, но тут же внезапно стало как-то стыдно за то, что взял эти деньги, словно они были доказательством того, что это целиком его вина.
Таким образом, снова пришло время присоединиться к кружку любителей самопоедания, но тут ни с того ни с сего вмешался Хеннинен — вмешиваются всегда обычно ни с того ни с сего, прерывая на полуслове, — он неожиданно подал голос из своего гнезда и сказал:
— Ой-ей-ей.
— Что случилось? — спросил Маршал.
— Мне что-то совсем нехорошо. Совсем.
— Нехорошо?
— Хреново мне, братцы. И в физическом, и в моральном, и даже в эстетическом смысле. Полный аут.
— Что нам с ним делать? — испугался Жира, и было непонятно, спрашивает ли он у Хеннинена, что делать с его состоянием, или у других присутствующих, что делать с Хенниненом.
— Мне бы на воздух, — простонал Хеннинен и согнулся в три погибели.
— Полагаю, визит вежливости на этом окончен, — сказал Котилайнен. — Деньги получены — и поминай как звали.
— Ну почему, мы еще о погоде поговорили, — улыбнулся Жира.
— Я не к тому, чтобы вы тут насовсем оставались, — уточнил Котилайнен и посмотрел на скрючившегося на диване Хеннинена. — Хотя, конечно, уже поздно и вам пора.
Жира кое-как соскреб себя с дивана и положил руку на плечо Хеннинену, словно собирался благословить его или поговорить по душам, как мужчина с мужчиной, или еще чего-то.
— Ну что, дружище, поднимаемся и идем, — сказал он.
Хеннинен попробовал встать, но тут же ухватился за край дивана, Жира подставил плечо и поддержал его. Так вместе они по дуге обошли диванный столик, Хеннинен как-то совсем размяк от той пары травяных затяжек, которые он сделал, и двигался теперь очень медленно.
— Блевать хочется, — промычал Хеннинен.
— Насрать хочется, — ответил ему Жира.
— Сами-то справитесь? — спросил Котилайнен и уже было протянул руку, чтобы снять свой колпак, но, видно, на ходу передумал, а рука так и осталась висеть в воздухе.
— Ну, нам не впервой таскать Хеннинена, — сказал Жира.
— Ща блевану, — буркнул Хеннинен, оторвался от Жиры и, раскачиваясь из стороны в сторону, ринулся в коридор, на ходу врезался в комод и уронил стеклянный графин со стоящим в ним напрочь высохшим сухоцветом.