Роман с Постскриптумом

Я боялась ослушаться: вдруг и вправду у него будут неприятности, или снимут с роли, да бог его знает, почему он сказал никому ничего не говорить. С другой стороны, если это инфаркт, то дорога каждая минута.

Не помню, сколько длилось это оцепенение. Наконец он открыл глаза:

— Ну что, напугал я тебя?

— Да, — честно призналась я в надежде, что худшее уже позади.

— А что ты про недоучившегося врача рассказывала?

— Это я. В прошлом. В мединституте училась. Мама хотела, чтобы я врачом стала. Я даже анатомию сдала, — скороговоркой проговорила я, счастливая уже от того, что он заговорил, что кровь к лицу возвращалась.

— Может, мама правильно хотела? Ну, ладно. Поздно уже. Иди спать.

— А вы? Как вы себя чувствуете?

— Мне лучше. Я тоже — недоучившийся врач. Видишь, как у нас много общего.

Мне было страшно приятно от его слов. Такой великий человек, а говорит, что у нас много общего. Да и вся эта ночь казалась мне мистической.

Немногословный, закрытый, взрослый, много переживший мужчина вдруг приоткрыл мне дверь в свою жизнь. Я понимала, что то, что рассказал он мне о своих оставленных детях, о своих покинутых женах, было его личным, его тайной. И, не задумываясь о причинах такой откровенности, я переполнилась гордостью и таким смятением человеческих чувств и переживаний, что у меня самой тоже начало поднывать сердце. Хотя мой молодой организм не знал сердечной боли.

— Ну, иди спать, — повторил Дворжецкий. — Не выспишься же. Вон уже четвертый час.

Но мне как раз совсем не хотелось спать.

— Я боюсь, вдруг там Марина Николаевна под дверью ждет, — соврала я. Мне не хотелось его оставлять в таком состоянии. — Я у вас посижу тут, пока не увижу, что с вами совсем все в порядке.

— Ну тогда ложись, — внезапно предложил он.

— В смысле? — не поняла я. — Куда ложись?

— Сюда ложись. — И он подвинулся, освобождая для меня место на кровати.

— Вы знаете… Я замуж выхожу в конце ноября, — строго произнесла я.

— Вот и хорошо. Я тебя из-под венца воровать не стану. И кто твой жених?

Я начала рассказывать об Алексее — Алеше.

— Открой окна, пожалуйста, и сапоги сними, — прервал он меня на минуту.

На стуле действительно было очень неудобно сидеть. И сапоги я скинула с удовольствием.

Свежий воздух, входящий в номер из большой социалистической форточки в пол-окна, быстро выстуживал пространство. Дворжецкий протянул мне покрывало с кровати.

Я вытянула ноги, укрылась одеялом и оперлась на подушки, подложив их под спину. Получалось, что мы лежали друг к другу «валетом».

И я почувствовала такую высокую степень близости, родственности с этим человеком и непонятно отчего подмешивающейся благодарности.

Физическая близость не дает таких переживаний. Это было духовное соитие. Два раскрытых друг другу внутренних мира. Без корысти, без желания попользоваться молодостью, славой, возможностями. И я видела, что он тоже чувствует так же.

— Мы с тобой как два старых, поломанных робота, — пошутил он.

— Почему старых? — удивилась я.

— И правда. Один из нас старый, один новый, но оба поломаны, — уточнил Владислав Вацлович. — Ты приходи со своим Алешей на спектакль в субботу. Савва Кулиш поставил в Театре киноактера «Чудо святого Антония».

— Придем, — пообещала я.

И конечно же, мы пришли на спектакль. Я и мой будущий муж. Мы пригласили Владислава Вацловича на нашу будущую свадьбу. Я была счастлива, что они познакомились — моя любовь Алешенька и человек, ставший за несколько дней очень дорогим для меня. Природа чувств моих к Дворжецкому была слишком многослойной.

Я как-то очень быстро повзрослела от наших откровенных бесед. Мы много говорили об актерском мире, об актерской жизни. Я рассказала ему о злополучных съемках «Ночи над Чили», а он процитировал мне Флобера: «Никогда не приближайтесь к кумирам — вся их позолота остается на пальцах».

— Знай, Бэмбик, — наставлял он меня, — очень многие «великие» — довольно мелкие и мстительные людишки. Вообще, наша профессия бессовестная и низкая. Беги из нее.

— Как же так? В вас просто говорит горечь. Почему низкая? — Искусство! — Великое искусство, помогающее людям жить, дающее и силы, и вдохновение, развивающее душу…

Вскоре мы с мужем уехали за границу, и с миром кино пришлось на время расстаться

— Вот, вот, — перебил он мой страстный монолог. — Беги, Бэмби, уходи из этого мира. Ты не сможешь.

— Вы что, хотите сказать, что я не талантлива? Что мои учителя ошиблись? — Я готова была разрыдаться от негодования и обиды.

— Да нет, дурочка. Талантлива ты, талантлива. Но твой талант — он очень личностный. Ты пойми, актеры — очень зависимые люди. Они зависят от режиссеров, от их жен и любовниц, от капризов и вкусов начальства. Если тебя не знают — от ассистента по актерам, который может не найти твою фотокарточку в актерском отделе. Они зависят от оператора и осветителя — особенно актрисы. Можно снять так, что сам себя стесняться будешь. К тому же привычка говорить чужие слова не развивает собственную речь. Да и думать актеру не очень-то надо. Это уже режиссерская участь.