Роман с Постскриптумом

— Ну, — говорит, — какую фигуру? Ту самую…

— И что, вы это видели? — Мы сразу поняли, о какой фигуре он говорит. — Вы ЕГО видели?

— И не раз, — было нам ответом.

— Может, все-таки у вас глюки? — усомнилась я.

— Ничего себе, глюки! Тут сидишь и не знаешь, где у тебя душа и жив ли ты в этот момент или мертв.

И, поколебавшись, мы решили все же в спальне Сталина не оставаться. Во всяком случае, мой муж сказал, улыбаясь:

— Ты знаешь, я же критиковал Иосифа Виссарионыча в своих программах: за то, что он пропустил начало войны, да и не только за это. Так что неизвестно, как он поведет себя со мной. Давай пойдем лучше в спальню Хрущева.

Хрущевская спальня — очень просторная и светлая — была с одним входом, с социалистической полированной мебелью. Полировка была очень модной в то время. То ли болгарские, то ли румынские полированные шкафы с небогатой отделкой, скрипящая от времени полированная постель, полированные тумбочки со столом, да один шкаф для одежды. Вот такая была обстановка в хрущевской спальне, где мы провели ночь без всяких призраков, но с закрытыми окнами. На всякий случай, как сказал Алексей.

Я все время просила мужа распахнуть окна:

— Алеш, здесь так пахнет, как нигде. Здесь озеро, сирень, липы. Распахни. Ну почему мы спим с закрытыми окнами? — негодовала я.

— Ты этого человека слышала?

— Какого?

— Охранника.

— А он при чем здесь? Он что, окна не разрешает открывать?

У американцев есть выражение «крупнее, чем жизнь» («Larger than life»). Таким был президент Абхазии Сергей Багапш

— Я тебе как мужчина могу сказать, что в его мужском сознании фантазии и глюки не живут. Он простой офицер, он физически ничего выдумать не может. Ты же с ним беседовала… Так что он рассказал о том, что сам видел. Или почувствовал…

***

P. S. Так мы впервые в своей жизни спали в доме, где живет чей-то дух. И как нам сказал охранник, бывает, что ночью он хлопает дверьми и тихо ходит.

Маленькая Голландия большого Петра

Человеческая жизнь — это роман, который каждый пишет самостоятельно. Он может быть авантюрным или пресным, приключенческим или таким скучным, что молоко способно скиснуть. Роман может быть о любви или о ее отсутствии, о горе и печали — обо всем, из чего состоит наша жизнь. И как в каждом романе, там существуют главные персонажи и второстепенные, герои и антигерои.

Если бы мне суждено было судьбой остаться в театральном мире, в мире кино, то не исключено, что моя жизнь превратилась бы в сплошной экшен. Но поскольку замужество определило другую среду обитания, то постепенно изменился и круг общения. В нем непросто существовать и совсем нелегко попасть. И мне было очень интересно открывать его для себя. Все это составило жизненный опыт, так сказать, жизненный багаж.

И заграничный опыт, и съемки документальных фильмов, где я являлась сценаристом, и нынешняя работа мужа с частыми выездами в разные страны, где мне приходится его сопровождать, — все это способствовало тому, что у меня накопилось много впечатлений. И не только туристических, но и психологических наблюдений за людьми, как нам кажется, из другого мира, из-за бугра, как говорили в эпоху социализма.

Этот другой мир состоит совсем не из особенных людей и не из особенных отношений. Там есть свои проблемы, свои заморочки и свои тараканы.

Мне нетрудно было понять их повседневную жизнь, манеру общаться, проблемы и упреки, которыми они обменивались друг с другом. А если добавить к этому опыт проживания у друзей в их домах и квартирах на самых разных континентах, то внимательному наблюдателю открывалась жизнь как она есть — без прикрас и без глянца.

Кстати, этот очень полезный опыт научил ценить и то в российской жизни, что мы считаем обыденностью или нормой вещей. Вот вам простой пример: на съемках своего фильма «Маленькая Голландия большого Петра», когда я со съемочной группой исколесила половину Нидерландов, во время разговора с профессором-славистом из Лейденского университета я поразилась тому, что он просто с завистью говорил о том, как в России умеют дружить. Хотя я лично не считала это особым достоинством, но Гарри Пэйнэнбург, сверкая глазами и вглядываясь мне в лицо, будто ожидая от меня, как от Христа, какого-то откровения и совета, твердил: