Роман с Постскриптумом

— Та задолбали они с этими блокнотиками своими всех! У нас же ж как? От скажем, моя дочка. Она раз — и в дверь звонит: «Мама, от тебе Рома, от гуляй с ним». И ее не интересует, шо я там делала, шо хотела сделать, какие там мои планы. Все неважно! Бери Рому — иди гуляй. Закон! А от у них, у них же ж по-другому. От она берет свой блокнотик, зво́нит:

— Мама, к тебе можно прийти в среду?

— Шо? Кохда? В среду. А во сколько?

— Ну, в пять.

— Ой, подожди, дочка, щас посмотрю.

Берет блокнотик.

— Нет, ты знаешь, в среду нельзя. Я буду занята. Давай через недельку, в понедельник.

— Ой, мама, я в понедельник тоже не могу, от так.

И вот пока они договорятся, рак на горе свистнет. И все блокнотики, блокнотики и сохласования. А моя: деньхи ей нужны — открыла ящик, взяла. «Мама, потом отдам». Кохда отдаст, отдаст ли вообще, ну а шо я ей скажу? Дочка ж. А у них нет! У них по-друхому…

Барон и баронесса де Вас фон Стэйнвэйк (справа) у нас в гостях

И опять, передразнивая воображаемую голландку:

— Ой, Кристиночка, а кохда ж ты мне отдашь семь хульденов?

И ведь помнит! Все в блокнотике записано.

Или от другой прымер: моя холодильник открыла: «Ой, как вкусно, мама». Сама поела, Ромку накормила и с собой взяла. А шо ж? Он же ж, тот борщ, не ресторанный и не китайская лапша из коробочки. Свое. Как здесь не дашь? А у них тебе все посчитают, посчитают и запомнят.

И действительно, все помнят, я могла сама в этом убедиться. Все везде записано. Но удивительнее всего для нашего российского ума не это. Меня особенно поразило, что в восемнадцать лет юному голландцу или голландке в семье говорят «До свидания». По закону родители обязаны содержать детей до восемнадцати лет. Дальше свою жизнь ребенок должен обеспечивать сам и зарабатывать на нее тоже сам. Отчий дом или квартира, в которой дети выросли, принадлежат родителям. И только им. Это результат их труда. И только от них зависит, как этим распорядиться.

Очень многие голландцы распоряжаются своей собственностью так: они распродают ее и на вырученные деньги переезжают в хосписы, то есть в дома для престарелых.

Когда я туда попала, у меня было ощущение, что я нахожусь в фешенебельном санатории. Летние и зимние садики, прудики с красными рыбками, сидящие за ломберными столиками старушки, играющие в бридж. Да их и старушками не назовешь — просто дамы из Амстердама. В жемчугах, с маникюром и макияжем. В некоторых компаниях присутствовали и пожилые джентльмены, так что макияж был к месту. Это как раз все те, кто, распродав дома и квартиры, снял себе в хосписе несколько комнат и перевез туда любимые и дорогие сердцу вещи. Из своих денег они также оплачивают сиделок, медсестер и врачей. А то можно вызвать к себе туристического агента и отправиться в путешествие: туристические автобусы по стране или в недалекие страны для голландских пенсионеров доступны почти каждый день.

Что касается детей или внуков, то, конечно, по праздникам они там появляются. Взаимные упреки не в чести. У каждого своя жизнь — и разве это не нормально? Выводы делайте сами.

Голландцы — красивая нация. И совсем они не такие, как на полотнах Брейгеля. Высокие, самые высокие среди европейцев. Средний рост — метр восемьдесят три сантиметра. Метр девяносто для мужчины — почти норма.

Один мой знакомый писатель-эмигрант, с которым я там встретилась, рассказал, что когда он приехал и увидел такое количество высоких длинноногих девушек, то решил, что попал в свой рай. Его рост — два метра один сантиметр. И в России ему трудно было найти партнершу. Они все ему казались малорослыми. И вот наконец в Голландии он дорвался до красоты под стать. Назначил свидание, пригласил в ресторан. Девушка согласилась. Он надел свой лучший костюм, купил цветы и замер в ожидании приближающегося счастья.

— И ты представляешь, когда она вошла, у меня челюсть отвисла. Я не поверил своим глазам. Я ее даже не узнал. Все-таки в ресторан люди как-то одеваются по-другому. А она пришла с рюкзачком, в штанах с мотней (что значит «пройма брюк». — Н.П.) на уровне колен. Никакой фигуры не видно! А на ногах, ты представляешь, на ногах, которыми я залюбовался в бассейне, у нее были надеты «говнодавы» — помнишь, в Советском Союзе так называли обувь на тройной подошве, в которой надо было через грязь проплывать? Где, на какой барахолке она могла это сыскать — трудно представить. Но заявилась в ресторан одетой именно так. Когда шок прошел, мы как-то выпили, поели. И когда я достал бумажник, чтобы расплатиться, она тоже бросила на подносик свою банковскую карточку. На мое желание оплатить счет полностью она затеяла какие-то странные разборки:

— Я не хочу, чтобы ты за меня платил, я не хочу быть тебе обязанной. Вообще, у нас так не принято.

Я решил, что это отказ от дальнейших отношений. И легкое разочарование посетило меня. Но когда мы вышли на улицу, она весело спросила:

— Так куда же мы едем: к тебе или ко мне?

— Ну, давай ко мне, — неуверенно предложил я. Не упускать же возможность.

Мы сели в такси, и вдруг внезапно — новый вопрос:

— А презервативы у тебя есть?