Роман строгого режима

– Все еще кипятите? – хохотнул некто, вторгаясь в подвальное помещение и плотно закрывая за собой дверь. И через несколько мгновений над душой у Лехи воцарился новый персонаж, склонился, заглянул в лицо. Капитан Пузыкин из соседнего Аргабаша, заместитель Гаркуна. От него несло убойной смесью – луком, потом, «брутальным» мужским одеколоном.

– Бледный он какой-то, лейтенант, – посетовал Пузыкин. – Расстроен или че?

– Да нет, товарищ капитан, – хохотнул следователь. – Это у него естественный цвет лица.

– Значит, макияж надо нанести. – Пузыкин ударил Леху по лицу, и тот чуть не свалился с табурета. Удар повторился, потом в третий раз, в четвертый. Экзекутор приговаривал: – Это тебе вместо увлажняющего крема, это вместо тонального… Терпи, казак, терпи. Тяжело, как говорится, в учении – легко на гособеспечении…

Эти оборотни прекрасно знали, как бить, не оставляя следов. Ныла челюсть, голова вертелась, как закрученный мяч. Пытки не прекращались. Леху повалили на пол, пинали по ногам. Потом поволокли в соседнее помещение, «облицованное» бетонными стенами. Старое доброе средство – портняжные иглы под ногти, и искры сыпались из головы, как из сварочного аппарата… Его окунали в раковину, наполненную водой, медленно, с растяжкой, считали до шестидесяти, потом вытаскивали, давали подышать и снова погружали в воду… Били по почкам, и его рвало кровавой рвотой… Фантазия у палачей была скудная, но ее недостаток возмещался профессиональным рвением… Он долго приходил в себя, стонал, метался по шконке в одиночной клетушке, а с потолка в лицо светила яркая лампа – светила ночью, светила днем, и не было никакой возможности погасить это светило…

С судом правоохранительные органы (и примкнувшая к ним третья власть) не тянули. Улики собраны, дело сшито, передано в прокуратуру. Неприятно, что обвиняемый не признает свою вину (что явно говорит о недостаточном профессионализме следствия), но ничего страшного. И не таких сажали. Перед процессом заключенному дали пару дней на передышку и восстановление сил – чтобы не выглядел на суде замученным теленком. Вызвали врача, который осмотрел пациента и с удивлением заключил: можно гвозди делать из этого парня. Ни друзей, ни родню к обвиняемому не пускали. Он сидел на суде в зарешеченной клетке, бледный, как призрак, в окружении вооруженных милиционеров, и за весь процесс, продолжавшийся два часа, не вымолвил ни слова. Народа в зале было много. Охраны – тоже. Люди угрюмо молчали, сочувственно смотрели на Леху. Он равнодушно скользил глазами по собравшимся лицам. Он вроде видел их, но казалось, что эти люди в другом мире – за дымкой, в тумане, и миры уже не соприкасаются. Плакала мать Анна Владимировна, отец сидел, окаменевший, не отрывая взгляда от сына. Бледная Татьяна Струве кусала губы и украдкой промокала глаза платочком. Глухо роптали друзья, косясь на застывших охранников – их не зря поставили рядом с непредсказуемой компанией. Хотите за своим главарем? Всегда пожалуйста. А на другом конце зала мелькали совершенно иные физиономии. Чиновники районной администрации с довольными физиономиями, депутаты. Подтянутый, одетый с иголочки Рудницкий Леонид Константинович пренебрежительно поглядывал на подсудимого. В его глазах высвечивалось что-то мстительное, злорадное – мол, пора, Алексей, пока, сколь веревочке ни виться…