Роман, в издательство

Мне хотелось этого до скрежета зубов… чтобы она уже любила меня! Чтобы утереть нос этому сопляку! Знаменитый дед говорит ему: пиши, у тебя талант! А он выкобенивается тут! Кто бы мне сказал, что у меня талант! Не нравится, видишь ли, ему его писанина! Знал бы он, сколько всего писатели готовы отдать, чтобы только получить замысел книги! А он пишет и сжигает, падла! Знал бы, какие лишения мы готовы терпеть, чтобы написать, чтобы получилось. А у него пишется, и он нос воротит! Его увещевает такой дед, а он корчит из себя не пойми что! Дед с Того света пришел и тусит тут, чтобы родной внучок поверил в свое призвание…

В общем, к этому моменту между нами сложились натянутые отношения: он хотел немножечко стереть меня с лица земли, а я его презирал настолько, что, кажется, с удовольствием бы уже и стер.

— Ладно, окей, — резюмировал мизансцену Роман. — Мне пора на работу, а ты осваивайся здесь. Если дед сам не явится, а ты захочешь с ним поговорить, найдёшь его в кабинете. Просто сядь в его кресло и закрой глаза.

— Постой, ты же вчера говорил, что не работаешь…

— Да, не работаю, но хожу по окрестностям, чиню, что попросят, помогаю людям, они мне за это что-нибудь подают.

— Но мы же договорились, что у меня есть деньги на еду, зачем тебе куда-то идти сейчас? — реально не понимал я, что происходит.

— Не хочу, чтобы надо мной ставили опыты и склоняли к писательству. Это первое. А второе — ты всего-то здесь на восемь дней! И если дед решит (а он, уверяю тебя, решит) вышвырнуть тебя отсюда, как он сказал, то, поверь мне, ты и пары секунд без его произволения здесь не останешься!

— Ясно, — не стал спорить я о том, о чем спорить было неблагоразумно.

«Интересно, — снизошло на меня как озарение. — Получается, дед ведь знает о нашем поцелуе с Софьей? И ничего не сказал внуку? Или сказал? И поэтому он себя так ведет? Надо пойти поговорить с дедом…»

Роман ушел, показав мне комнату, в которой я мог расположиться. Это была достаточно уютная средних размеров выбеленная комнатенка с шикарной печкой и приличным письменным столом, с креслом около распахнутого окна и небольшой кроватью. Всё, что надо писа… геологу на отдыхе!

Я сел в кресло и расслабился, наконец-то можно было собраться с мыслями и подумать в одиночестве. Но по факту оказалось, что в этом доме мне не суждено было остаться наедине со своими мыслями.

По деревянному наличнику, спрятавшись за стену дома, кто-то тихонько постучал. Я нехотя встал и, подойдя, не поверил своим глазам, под окном стояла она, Софья.

Довольно неуклюже, но со всей решительностью я выпрыгнул из окна на улицу и, тут же попав в ее объятия, решился на долгий поцелуй, который был прерван на самом страстном месте властным окриком:

— Молодой человек! — женский голос кричал со стороны центрального входа. — Роман! Я требую, чтобы вы подошли ко мне немедленно.

Софья показала мне вторую дверь в дом и движением руки нежно подтолкнула ко входу! Я торопливо пошел, а когда взялся за ручку двери и оглянулся, ее уже не было видно из-за кустарника и деревьев.

— Молодой человек, — встретила меня властным голосом женщина средних лет, ярко и безвкусно одетая. Довольно симпатичная внешность скрывалась за притворно вредным выражением лица. — Молодой человек, я с вами разговариваю. Что вы такого вчера сказали моему мужу, что он исчез?

— А, вы жена Афиногена! — догадался я.

— Да, я жена Афиногена, Марго. Это не настоящее имя, это псевдоним, — тут же добавила она.

«Кажется, она заразилась», — подумал я про писательские замашки ее мужа.

— Что случилось, Марго? Расскажите толком!

— Он вчера прибежал от вас, возбужденный и какой-то странный! Сказал, что вы открыли ему глаза на действительность, и он теперь все понял про свой талант. Схватил свой портфель и убежал. Потом его видели у Широкого и у Белого.

— Кто такой Широкий? — спросил я, решив показать свою вовлеченность в происходящее.

Марго посмотрела на меня как на умалишенного:

— Широкий — самый успешный писатель из нашего поселка, — произнесла она со всей значительностью, на которую, видимо, была способна.

— Ясно, — после такого взгляда безопаснее было не уточнять. — А Белый?

— Саша Белый — ну, псевдоним, конечно, поэт местный, так, шелупонь, просаживает папины денежки, делает вид, что поэт.

Марго явно поклонялась Широкому и презирала Белого.

— Хорошо, что было дальше?

— Дальше его видели в такси, он уехал и больше не возвращался.

— А почему вы подумали, что этому виной я? — попытался я разобраться в сути предъявляемых мне обвинений.

— Так он явно сказал, что вы открыли ему глаза! О чем вы с ним говорили?

— Ни о чем… — Пожал я плечами в знак того, что: «Не виноват я, барышня!».

— Как ни о чем? Он здесь больше часа просидел впервые в жизни! Его нытье никто столько времени не выдерживает. О чем вы говорили? — напирала Марго с настойчивостью асфальтоукладчика.

— Я просто слушал его фельетон.