В таком состоянии она оставалась около получаса, как вдруг с первого этажа донесся ужасный шум, перешедший поистине в гвалт. Люди бегали по коридорам, то и дело хлопали, открываясь и закрываясь, двери. Аделина опять стала звать кого-нибудь, но ответа не было. Ей тотчас представилось, что Теодор, услышав ее крики, сделал попытку броситься ей на помощь, офицеры же воспрепятствовали этому. Зная их неистовство и жестокость, она вся сжалась от страха за жизнь Теодора.
Снизу доносились яростные голоса мужчин и женский визг; она поняла, что там идет битва, ей показалось даже, что она слышит звон шпаг; образ Теодора, умирающего от руки маркиза, совершенно завладел ее воображением, и ужас неизвестности стал несносен. Она сделала отчаянную попытку взломать дверь и опять звала на помощь; но ее дрожащим рукам не хватало силы, а в доме, по-видимому, все были слишком заняты, чтобы услышать ее. Зато она услышала сквозь сумятицу звуков громкий вскрик, и до нее отчетливо донеслись чьи-то стоны. Ее страхи подтвердились, и она совсем ослабела; без памяти, почти бездыханная, она упала на стоявший у двери стул. Мало-помалу шум угасал, пока не стих вовсе, однако никто не пришел к ней. Вскоре голоса перенеслись во двор, но у нее не было сил пересечь комнату и хотя бы только спросить о том, что ей так важно и так страшно было узнать.
Четверть часа спустя дверь отперли, и вошла хозяйка, смертельно бледная.
— Ради Бога, — взмолилась Аделина, — скажите мне, что случилось? Он ранен? Его убили?
— Не помер он, мамзель, но…
— Так он умирает? Скажите мне, где он?.. Пустите меня к нему.
— Стоп, мамзель, — крикнула хозяйка, — вам велено оставаться здесь. Я пришла только нюхательную соль взять из того вон буфета.
Аделина кинулась к двери, но хозяйка, оттолкнув ее, заперла дверь и спустилась вниз.
Отчаяние совершенно лишило Аделину сил; она сидела недвижимая, едва ли сознавая, что жива, пока ее не заставили вскочить раздавшиеся за дверью шаги; дверь опять отворилась, и в комнату вошли три человека, в которых она узнала слуг маркиза. Она уже пришла в себя настолько, чтобы повторить вопрос, какой задавала хозяйке, однако в ответ услышала, что ей велено выйти с ними и что у дверей ее ждет экипаж. Аделина все же настаивала.
— Скажите мне, жив ли он? — вскричала она наконец.
— Да, мамзель, он жив, но тяжело ранен, и сейчас к нему придет хирург.
Говоря это, они увлекали ее по коридору и, не обращая внимания на ее вопросы и требования сказать, куда ее ведут, спустились по лестнице вниз; там, услыхав ее крики, собралось уже несколько человек, и хозяйка взахлеб им рассказывала о том, что дама — жена только что приехавшего джентльмена, бежавшая со своим любовником, и теперь муж настиг ее; слуги маркиза ее поддержали.
— Это тот самый молодой человек, который только что бился на дуэли, — добавила хозяйка, — вот из-за нее.
Аделина, не обратив внимания на вздорную болтовню, частью из презрения, частью из желания узнать подробности случившегося, лишь повторила свои вопросы, и наконец кто-то все же сказал ей, что джентльмен ужасно ранен. Слуги маркиза стали торопить ее сесть в фаэтон, но Аделина без чувств упала им на руки, и это пробудило сострадание глазевших на нее обывателей настолько, что они, хотя нимало не усомнились в поведанной им истории, все же восстали против попытки усадить ее, бесчувственную, в экипаж.
Наконец ее препроводили в комнату и с помощью должных средств привели в чувство. На этот раз она с такой страстью потребовала рассказать ей о происшедшем, что хозяйка сдалась и поведала ей кое-что о недавней стычке.
— Когда джентльмен, который был болен, услышал ваши крики, мамзель, — рассказывала она, — он словно взбесился, как мне говорили, и уж ничто не могло удержать его. Маркиз — потому как говорят, он маркиз, да вам это лучше знать — был в это время в гостиной с мужем моим и со мной; заслышав шум, он спустился поглядеть, в чем там дело, а как вошел в комнату, где держали капитана, то и увидел, что капитан с сержантом бьется. Капитан-то совсем не в себе был, даром что одна нога цепью прикована и шпаги нету, он изловчился абордажный клинок у сержанта выхватить из ножен, рванулся к маркизу и нанес ему ужасную рану… Тут-то его и схватили…
— Так, значит, это маркиз ранен, — воскликнула Аделина, — а другой джентльмен не пострадал?
— Не пострадал, — отозвалась хозяйка, — да только это ему дорого обойдется, потому как маркиз поклялся, что расправится с ним.