Роман в письмах. В 2 томах Том 2. 1942-1950

Сейчас был у доктора. Говорили о тебе. Ты — удивительная… беспокойка. «Оба хороши», — диагноз доктора. Обещает нажаловаться на меня. М. б. уеду с ним на день — два в один пансион, в субботу, до понедельника. За 30 верст. Там лес, луга. Солнца хочу. И буду грезить тобой. Прочел он мне два письма женщин-врачей из Красного села. Если бы русские эмигранты _з_н_а_л_и_ больше! Не было бы колеблющихся: советы создали для народа сплошной ад! Как умирают дети! как чувствуют!! «Обещали тюрьмы превратить в дворцы, а на деле — дворцы даже обратили в тюрьмы». «Благословляйте освобождающих!» Вот _к_а_к_ пишут. Немцы спасают народ от голода, отправляя в Германию на работы. Надо знать _в_с_е. Оля, знай: герои те, кто сейчас едут туда, помогают освободителям! Мне пишут _с_в_я_т_ы_е_ женщины. Их мужья едут, и они их благословляют. Это — _р_у_с_с_к_и_е_ женщины, героини. Академик Любинский М. Б.³

— из тех же мест молит: помогайте же! Нет такой цены, которой жаль было бы дать за избавление от… дьявола! Это страдальцы только знают. Не верьте _и_х_н_и_м_ статистикам — все ложь: Россия испепелялась, и теперь приходится спасать «„последние остатки“ ее, ее души, ее заветов». Я это сердцем чувствовал, я знаю. Женщина-врач пишет: ее мужа большевики расстреляли за шпионаж, — «по ошибке», — ее замотали по ссылкам, издевался жид-следователь, отобрали детей — двоих! — девочка умерла, другой ребенок «пропал», неизвестно где. «И так творили „со всеми“» — пишет докторша. Теперь она спасает русских детей от голода, устроили приют в Красном селе на семьдесят человек. Как-то сумели эти две женщины остаться в городе, не дали «угнать» себя в большевизию

[2]

. Как чувствуют дети _в_с_е! какая сознательность у них, и как же они несчастны. Немецкий капитан, которому показали этот приют спасаемых, прослезился, — пишут оттуда. Когда дети видят «знакомого дядю», который им иногда приносит крендельки, поднимается истеричный вопль, пока раздают. Потом — тишина, жеванье. Взрослые зрители — и немцы! — не могут смотреть без слез. Сплошной вопль уцелевших русских интеллигентных людей — «знайте, нет такой цены, которую жаль было бы заплатить за освобождение».

Не расстраивайся, родная моя детка, я знаю, как все это больно тебе. И как все сложно. Ты сохранишь волю, силы, — многое ты дашь родному, придет время. В тебе — огромные возможности — души, сердца, всего существа твоего, — ты, знаю, все готова отдать и ты отдашь, Ей отдашь. О, моя светлая… одно помни: каждый даст с бОльшими результатами, — когда придется ему дать ему присущее. Сделаешь это ты. Бог даст, сделаю — и посильно делаю теперь же — и я. О, милая!.. В тебе — для меня — истинное воплощение — дорогого мне, самого дорогого, — и да поможет Господь нам, укрепляя друг друга, использовать свои силы на благое, достойнейше. Е_с_т_ь, во имя чего жить. Видя вокруг, как выпрямляются души, получаешь укрепление.

Я целовал твой «анютин глазок». Все твои строчки целовал. И слезку твою принял в сердце, мой нежный ангел-Олюша. Ты мой Ангел-Хранитель, мой водитель. Я снова начну писать «Пути». Завтра я соберу все справки о поездке⁴, и все сделаю, что в силах, чтобы прийти к тебе, услышать сердце твое, обнять тебя, ненаглядная моя. Единственная моя, _п_е_р_в_а_я_ моя так сознанная любовь. Полнее такой любви — нет другой. Я знаю это, и это святая правда. Это высшее счастье на земле. Оля, ты столько мне дала, даешь… — Господи, я так остро чувствую недостоинство свое. Ты, Оля, — о, поверь, это истинное во мне! — дар чудесный, высшее благо из всех благ на земле… поверь! Ты — прекраснейшая из русских женщин, чистейшая из чистых, глубочайшая из глубоких душ. Ты _т_а, идеал которой предносился мне в грезах творческих… — полное воплощение его, — о, сбывшийся дивный сон! Ласточка, горлинка, девочка ясная, как я нежно тебя ласкаю, как исступленно молюсь тебе, — стань явью живою, стань моею вечной.