Царь не ограничивал средства на прожитие сестры; например, в 1700 году на содержание инокини Сусанны было израсходовано 5144 рубля 15 алтын 3 '/2
деньги. Но жизнь в заточении и разлука с близкими сократили её дни. Перед смертью она приняла схиму под собственным именем. В соборном храме Новодевичьего монастыря на одной из гробниц начертано: «Лета от сотворения мира 7212, а от Рождества 1704 году июля в 3 день в понедельник на первом часу дни, на память святого мученика Иоакинфа и в пренесение мощей иже во святых отца нашего Филиппа митрополита Киевского и всея России, в тот день преставися раба Божия, блаженные памяти благоверного и благочестивого государя царя и великого князя Алексея Михайловича всея Великия и Малыя и Белыя России самодержца и блаженные памяти благоверныя и благочестивыя великия государыни царицы и великия княгини Марии Ильиничны дщерь их, великая государыня благоверная царевна и великая княжна София Алексеевна, а тезоименитство её было сентября в 17 числе, а от рождения ей было 46 лет и 9 месяцев и 16 дней, во иноцех была 5 лет и 8 месяцев и 12 дней, а имя ей наречено Сусанна, а в схимонахинях преименовано имя ей прежнее София, и погребена в церкви Пресвятыя Богородицы Смоленския на сём месте июля в 4 день».ПРОЕКТ «РЕГУЛЯРНОЕ ГОСУДАРСТВО»
Пётр I
Едва ли кто будет спорить с тем, что реформы Петра Великого означали для России смену эпох — конец Средневековья и начало Нового времени со всеми признаками модернизации — промышленным развитием, утверждением России в роли великой европейской державы, появлением современной светской культуры. Однако споры о значении его преобразований не случайно продолжаются уже более двухсот лет. Они были не только масштабными, но и противоречивыми. Да и таким ли уж безоглядным явился разрыв с прошлым?
Всё начиналось как обычно — в палатах царского дворца, где последний сын Алексея Михайловича познакомился с букварём и «потешными» книжками с картинками, играл с деревянными конями и пушечками, стрелял из игрушечного лука. В десять лет мальчик оказался на престоле Московского государства и сразу же испытал страшное потрясение — на его глазах прямо во дворце стрельцы расправлялись со знатнейшими боярами, в том числе с его родственниками. С тех пор стрельцы, их русские кафтаны и бороды да и сама Москва стали для царя символом косной и жестокой старины, которую любой ценой надо преодолеть.
Произошло это не сразу. В 1680-х годах Пётр оставался всего лишь декоративным младшим царём, участвовавшим в парадных церемониях. Секретарь шведского посольства Кемп-фер описал высочайшую аудиенцию в 1683 году (Петру тогда было 11 лет): «В приёмной палате, обитой турецкими коврами, на двух серебряных креслах под святыми иконами сидели оба царя в полном царском одеянии, сиявшем драгоценными каменьями. Старший брат, надвинув шапку на глаза, опустив глаза в землю, никого не видя, сидел почти неподвижно; младший смотрел на всех; лицо у него открытое, красивое; молодая кровь играла в нём, как только обращались к нему с речью. Удивительная красота его поражала всех предстоявших, а живость его приводила в замешательство степенных сановников московских. Когда посланник подал верящую грамоту и оба царя должны были встать в одно время, чтобы спросить о королевском здоровье, младший, Пётр, не дал времени дядькам приподнять себя и брата, как требовалось этикетом, стремительно вскочил с своего места, сам приподнял царскую шапку и заговорил скороговоркой обычный привет: “Его королевское величество, брат наш Карлус Свейский, по здорову ль?”» А ещё были долгие церковные службы, крестные ходы, именины, поездки по монастырям, едва ли доставлявшие мальчишке удовольствие, — в будущем он с явным отвращением относился к скучным официальным церемониям.
Вместе с матерью и её роднёй Нарышкиными Пётр был отодвинут на «задворки» — в подмосковное Преображенское. Конечно, его учили — читать, писать, зубрить тексты богослужебных книг, давали некоторые сведения по истории и географии. Царь умел и любил петь на клиросе, но, пожалуй, знал тогда меньше, чем его сёстры-царевны. До конца жизни он не умел грамотно и аккуратно писать (автор этих строк может утверждать, что не встречал в бумагах XVIII века почерка более неразборчивого, чем тот, которым государь делал заметки в своих записных книжках) и признавался, что правилами арифметики овладел лишь в 15 лет.