Романовы. От Михаила до Николая

Когда граф Панин откровенно заговорил с ним о необходимости (из-за болезни) отстранить от власти его венценосного отца и объявить его, Александра, регентом и соправителем, Александр, после долгих колебаний (подлинных и притворных), согласился. Он потребовал только, чтобы жизнь Павла была сохранена. Пусть живет где-нибудь на покое, в довольстве. Александр при этом лицемерит, он прекрасно понимает, что это невозможно. Не такой человек Павел, чтобы ответить благодушным отказом на предложение оставить трон. Не таким были и обозленные, обиженные императором офицеры, принимающие участие в заговоре, чтобы оставить на свободе вечную угрозу их жизни — живого императора.

Но приличия соблюдены. Главари заговора охотно обещали сохранить жизнь Павла, и Александр со спокойной совестью дал свое согласие заговорщикам.

Ведет переговоры с Александром граф Панин.

В будущем, вступив на престол, Александр, после нескольких лет близкой дружбы с Паниным, постарается от него отделаться, чтобы не иметь рядом с собой живого свидетеля и соучастника. У Александра найдется для этого очень удобный повод. В перехваченном письме, которое граф Панин написал Воронцову, сказано, что он, Панин, не ожидает от молодого императора «ничего хорошего», ибо тот «легкомыслен, любит танцы и более заботится о том, чтобы нравиться женщинам, чем вникать в государственные дела». Письмо это было отправлено с особым курьером, но перехвачено и доставлено Александру. В записках Шимана сохранились доказательства, что Александр I это письмо читал.

Но пока до будущей ссоры еще далеко и граф Панин считается ближайшим другом наследника. Надвигается, неотвратимо нарастает и близится новый заговор. Еще при вступлении на престол Елизаветы Петровны саксонский посланник Петцольд писал своему правительству по поводу очередного заговора и переворота того времени: «Все русские признают, что можно делать что угодно, имея в своем распоряжении известное количество гренадеров, погреб с водкой и несколько мешков золота».

Граф Панин и Александр ведут переговоры, встречаясь для этого в бане. Подозрительность Павла, его злобная настороженность так велики, что престолонаследник Александр со всемогущим сановником Паниным могут обменяться несколькими искренними словами только в бане, на полке, окутанные облаком пара.

Следующие свидания назначаются в подземелье, в длинных коридорах и подвалах под зданием дворца.

По описаниям современников, знавших обо всех деталях от самого Панина, бытовые картины этих встреч очень своеобразны.

Граф Панин, идя на свидание с Александром, боязливо озирается. Всякий раз ему кажется, что за ним наблюдают шпионы. Панин оставляет карету, идет пешком, заходит по пути к целому ряду знакомых, меняет направление, следует по извилистым переулкам, пока, наконец, натерпевшись страху, успевает скользнуть в один из входов в дворцовые подвалы…

Но что это? В неверном свете тусклого огарка он видит впереди себя чью-то фигуру. Гибель неизбежна! Наверно, шпионы проследили, все планы раскрыты и спасенья нет. Сейчас его схватят и поведут на расправу к беспощадному Павлу. Панин в ужасе. Он пытается ускользнуть, но и преследующий его «шпион» тоже пятится назад…

Оказалось, это не шпион, а престолонаследник, успевший натерпеться страху и принявший Панина за адъютанта, посланного, чтобы его арестовать.

Во время одного из таких свиданий Панин впотьмах, найдя Александра, коснулся его руки. Александр выхватил шпагу и кинулся на Панина. Так велико было напряжение. В краткие минуты встреч в бане или в подземелье они в большинстве случаев не рискуют разговаривать, а только обмениваются записками, которые молча передают в руки друг другу. Немедленно по прочтении записки полагалось сжигать.

В «Воспоминаниях» Ланжерона находим интересный эпизод, происшедший как раз в тот момент, когда Панин, только что получив одну из записок от Александра, неожиданно встретился с Павлом. Панин в ужасе прячет скомканную записку в боковой карман — в тот самый карман, где у него хранится список заговорщиков, — и старается веселым голосом приветствовать императора. Но Павлу кажется подозрительным и неестественным тон царедворца.

Павел пытливо всматривается в глаза Панина, долго говорит с ним о посторонних вещах, о хорошей погоде, о предстоящем бале и вдруг, подойдя вплотную к оторопевшему Панину, всовывает руку к нему в карман.

— Я хочу посмотреть, что у вас там. Может быть, любовная записочка от какой-нибудь фрейлины? Сознайтесь! — говорит Павел, не сводя глаз со стоящего навытяжку Панина.

«Вы знаете, любезный Ланжерон, — рассказывал об этом моменте впоследствии Панин, — что я не труслив и не легко теряю присутствие духа. Но, признаюсь, что если бы меня в эту минуту стали резать, из меня не вытекло бы ни капли крови».

Придворная школа была, однако, пройдена столь основательно, что даже в этот момент Панин с застывшей от ужаса кровью в жилах не растерялся.