Романовы. Запретная любовь в мемуарах фрейлин

В то время его дядя, великий князь Алексис, был главой Адмиралтейства. Он и старшие члены императорской Семьи предали смеху критику молодого члена их Семьи и убедили императора не придавать значения рапорту.

Все это привело к катастрофе при Цусиме, которая могла бы быть предотвращена, если бы предостережения Александра Михайловича были вовремя услышаны.

(Великий князь Алексей Александрович, генерал-адмирал и председатель Адмиралтейств — совета, подал в отставку после катастрофы при Цусиме, и 2 июня 1905 года был уволен императором со всех постов. По разговорам в свете, великий князь был женат морганатическим браком на фрейлине Александре Жуковской, дочери поэта Василия Жуковского. Скончался в Париже в 1908 году. — Прим. перевод.)

Глава 12

Катастрофа японской войны привела к большим социальным потрясениям в Российской империи.

9 января (22-го по старому стилю) 1905 года толпа рабочих под предводительством попа Талона отправилась с лозунгами в Зимний дворец, чтобы лично передать свои жалобы императору. К сожалению, императору посоветовали не появляться перед толпой.

А та, несмотря на предупреждения не приближаться ко Дворцу, продолжала идти, что привело к ужасному результату — войска открыли по рабочим огонь, было очень много жертв.

Всего за несколько мгновений до этого мы видели из окна дворца Ольденбургских марширующих рабочих, еще не подозревающих о том, что их ждет. Этот день вошел в историю, как «Кровавое Воскресенье», зловещая дата.

Осенью того же года я оказалась в Гратце в Австрийском Тироле. Узнав из газет о растущем числе забастовок и нехватке продуктов в России, которые вызывали большое беспокойство властей, я решила, что, возможно, мой долг — вернуться в Петербург и находиться рядом с принцами Ольденбургскими.

Я отправила им об этом телеграмму, на которую получила ответ: «Пережди до конца забастовки». Тогда же я получила письмо от принцессы Анхальт, которой тоже писала о своем желании вернуться в Россию.

«Pauvre Babo! — писала она. — Ты не сможешь сейчас отправиться в Россию ни по земле, ни по морю».

Упоминание моря тут же дало мне идею, несмотря на замечание принцессы, вернуться в Россию на корабле.

Я немедленно отправилась в Баден, чтобы увидеть мать принцессы Анхальт, которая была сестрой принцессы Ольденбургской. Хотела спросить ее совета, должна ли я на самом деле постараться вернуться в Петербург.

Принцесса Баденская сказала мне, что ее сестра не собирается покидать Россию и если я хочу, то могу отправиться домой морем в сопровождении эскорта, вместе с русским министром в Карлсруэ, который совсем скоро отправлялся в путь. Это решило все, и я поехала вместе с ним.

Мы прибыли в Кронштадт в тот момент, когда он обстреливался революционерами. Я, правда, этого не заметила, так как спокойно спала.

Вместо того чтобы попробовать высадить пассажиров в Кронштадте, наш капитан направил судно в Петербург. Там я надеялась, что меня, как обычно, встретит карета и лакей в ливрее.

Карета была на месте. Но, к моему изумлению, вместо ливреи лакей был облачен в простое пальто и шапку. Как мне потом сказали, это было сделано, как мера предосторожности от революционеров.

Я находила все происходящее в стране довольно мрачным. А ежевечерние рапорты, которые доставлялись во дворец Ольденбургских, ясно указывали, что оставаться в России было опасно.

В итоге через две недели после моего прибытия я снова была на корабле, правда, на сей раз в компании принца, принцессы и их секретаря.

Из-за шторма наше плавание затянулось, и запасы еды на борту подходили к концу. Принц тем не менее, казалось, получал удовольствие от качки. И вел себя словно школьник-проказник, в шутку спрашивая у жены, не хочет ли она получить от него в подарок яхту.

Мне удавалось оставаться более-менее в форме благодаря белому вину и сигаретам, которые я никогда до этого не употребляла.

Когда мы прибыли в Сеттин, то обнаружили там принцессу Баденскую, которая очень волновалась за нас. Оказалось, что в газетах написали, будто наш корабль пошел ко дну.

30 октября императорским Манифестом было объявлено о созыве Первой Думы. Это событие широко обсуждалось.

11 мая 1906 года, когда мы только собирались выехать из Гратца в Россию, меня посетило дурное предчувствие. И точно, прибыв 13 мая в Петербург, из газет я узнала о смерти мой племянницы, которая была женой моего нынешнего мужа.

Я прямиком направилась на похороны, где, конечно же, меня никто не ждал, так как о моем прибытии в Петербург было неизвестно.

Наступившее лето Ольденбургские и я, как обычно, провели в Петергофе.