Ромейское царство

Чин коронования завершался выносом венца-стеммы из алтаря на амвон, после чего Патриарх возлагал стемму на голову коронуемого, возглашая при этом: «Аксиос» — «Достоин!», присутствующие в храме трижды повторяли это возглашение, а хор пел: «Многие тебе лета, (имя) василевс ромеев!». В завершение императора приглашали в церковный алтарь, где он кадил крестообразно алтарный престол, по-гречески Агиа трапеза — Святой стол, и принимал у Патриарха причащение Святыми Дарами, причем, не из рук, и даже не из ложечки-лжицы, как миряне, а из чаши, которую держал Патриарх, то есть опять-таки делал это как священнослужители. Такое ритуальное поведение василевса в церкви должно было утвердить присутствующих в и без того ясной мысли о священстве коронованного правителя и его власти.

Венчание на царство — стефанома наделяла императора неким потрясающим, особым духовным качеством. Можно было осуждать жадность, скупость, лицемерие, притворство того или иного царя, но власть его всегда мыслилась византийцами как священное абсолютное благо, или евергесия. Поэтому любых императоров, — узурпаторов, свергавших своих предшественников, или вполне законно, наследственно занимавших трон, — народ и знать всегда приветствовали торжественно, со всеми положенными овациями, здравницами, ритуальными славословиями — аккламациями, евфимиями

, выходя на улицы столицы. Разгульные празднества и дворцовые пиршества по случаю завершения коронации продолжались иногда в течение десяти или более дней.

Коронация соправителя, которого еще при жизни выбирал себе император (это мог быть его родственник или фаворит), отличалась от венчания на царство только тем, что происходила путем религиозной церемонии не в парадной Св. Софии, а в одной из дворцовых церквей, и венец, освященный Патриархом, возлагал на его голову не Патриарх, а сам василевс. После этого соправитель получал заветный титул кесаря. Таких соправителей могло быть несколько, скажем, все сыновья правившего василевса, причем последний сам определял, кому из них заместить трон после его смерти. Такого главного преемника иногда даже называли симвасилевсом, то есть младшим или меньшим василевсом, и он принимал некоторое участие в реальном управлении государством. Поэтому довольно часто в Ромейском царстве формально могли одновременно быть законными императорами два, три, а то и пять василевсов, как это было с 924 по 931 гг. в правление самодержца Романа I Лакапина, трех его сыновей — Христофора, Стефана, Константина и багрянородного Константина (Порфирогенита), сына Льва VI Мудрого, зятя Романа I. Они все ставили свои подписи под государственными документами и одновременно с автократором изображались на монетах — наиболее массовом средстве пропаганды своего времени, что узаконивало их будущий приход к власти, укрепляло шансы на получение трона и подчеркивало стабильность самой государственной власти. Если все происходило, как задумано, очередной, уже знакомый народу преемник перемещался на новых выпусках монет с их краев в центр. К слову, любое, пусть максимально символическое, лишенное личных черт, сходства с оригиналом изображение императора носило ритуальный характер, его принимали с царским почестями, овациями, как самого правителя. Оно понималось и называлось «священный лик», «божественный лик», «священный портрет», и поэтому попрание ногами даже монеты с таким изображением считалось не просто преступлением против государственной власти, но и кощунством. Ведь символически на этой монете изображался не конкретный человек, а Богоизбранное государство ромеев. Мы недалеко ушли от них, поскольку тоже вешаем портреты глав своих государств в присутственных, чиновных местах и несем их на транспарантах праздничных шествий.

* * *

Великолепные парадные царские одеяния из шелка — метаксы, сирики

или олосирики выпускались в придворных эргастириях. Их украшали растительным орнаментом из цветочных композиций и изображениями царских животных и птиц — львов, леопардов, слонов, орлов, изображенных в больших, диаметром до 0,8 метра медальонах-омфалах. Очевидно, это объясняет, почему один потрясенный гость сравнил костюм рыцарственного василевса XII в. Мануила Комнина с «лужайкой, покрытой цветами».